Галина Марковна открыла дверь, выглянула в коридор. Вол поднялся и начал дергать тазом и крутить «факи» в мощную квадратную спину. Смешки усилились, Вол с довольной ухмылкой плюхнулся на стул. Угри, шрамы-вмятины от прыщей, оспинки на его лице медленно заливал нездоровый румянец.
– Давайте. Гриша, готов?
– Можно еще три минутки повторить?
– Ладно. Вол, а ты что там?
– А чо?
– Отвечай. Вставай. Я за тебя в последний-то год возьмусь!
– А ЧО?
– «Чо» по-китайски «жопа», – вставил Проханов, и класс прыснул.
– Отвечаешь? Или ставлю «два», и пошел вон из класса.
– Галина Марковна, а чо я?! – скрипуче воскликнул Вол.
– Отвечаешь? Раз, два… Все, можешь сидеть дальше.
– Так сидеть или выходить? – снова ухмыльнулся Вол.
– Ты мне рожу свою еще покриви! Дурак несчастный!
– А чо вы обзываетесь? За это на вас в суд можно подать!
На мгновение музы́чка опешила. Редко кто ей дерзил. Даже самые отъявленные хулиганы молча терпели все ее высказывания в свой адрес. Переговорить музы́чку невозможно, а память у нее великолепная: что-то не так сказал в сентябре – будь уверен, весь год она будет капать на мозги, пилить. И еще через пару лет напомнит.
Ну и на руку тяжела. Она раз залепила какому-то дерзкому пацику пощечину – так он сознание потерял.
– Ишь ты, какой умный! Выискался мне, тоже! А на вас, на малолетних преступников, в суд подавать не надо?
– А чо мы?
– Да не «чо»! Это твое «чо» меня уже достало! Когда ж ты уже свалишь и скроешься с глаз моих долой, идиот?!
– А ЧО?!
– Все, Вол, хватит, – музы́чка тяжело дышала, по шее и щекам поползли вишневые пятна. – Кто там отвечает? Давай, Водовозов. Или тоже «пару» хочешь?
В таком ключе и прошел урок. Разве что Вол все-таки смог украдкой нарезать шариков из жвачки и кидал ими в Саврасову. Турка по привычке разглядывал черно-белые портреты на фотобумаге – когда он пришел в этот кабинет в первом классе, портреты уже выглядели старыми. На время ремонта их снимали. Моцарт, Шуберт, Бах, Чайковский, Мусоргский, Бетховен, Шопен. Турка давно заметил, что чем-то Конова похожа на Бетховена. Будто сестра. Тут великий композитор был запечатлен молодым, с грустным взглядом и печально изогнутой нижней губой.
Где-то ближе к концу урока в косяк двери раздался стук. На пороге появилась женщина, и без труда можно было понять, кто она. У нее были такие же, как у сына, матово блестящие глаза, круглые, словно коричневые пуговицы. И выражение лица почти такое же.
– Здравствуйте. Я мама Саши Вола. Пока весь класс тут, можно задать вопрос?
– Ну, у нас вообще-то новая тема… – Галина Марковна поглядела на нее поверх очков. – Ладно, так и быть. Сразу домашнее задание запишите! – прокричала Галина Марковна. На пальцах у нее были перстни с разноцветными стекляшками. За годы преподавательства горло музы́чки все-таки попортилось, словно исцарапанная иглой виниловая пластинка, голос стал надтреснутым.