Таинственный остров (Карелин) - страница 110
За первым выстрелом последовал второй, третий, заговорили винтовки, затрещали пулеметы… Вскоре отдельных выстрелов не стало слышно… Все смешалось в одном нудном, тяжелом, липком звуке, полном ужаса…
Снаряды вырывали из окопов тысячи людей, но тотчас же их место занимали другие, с глазами, полными ужаса, недоумевая, зачем им надо умирать…
Десятки аэропланов носились в воздухе, управляя огнем артиллерии и сбрасывая бомбы. Местами волны удушливого ядовитого газа темно-кровавого цвета медленно, как утренний туман, ползли к траншеям, уничтожая на своем пути все живущее.
Ад из огня, свинца и железа продолжался без передышки целый день и к ночи достиг высшего напряжения. Снаряды засыпали траншеи огненным дождем, не давая опомниться находящимся в них…
Когда на небе появилась полная лук а, десятки тысяч людей выскочили из окопов и с диким криком ярости бросились друг на друга. Скрежеща зубами, судорожно сжимая в руках винтовки с примкнутыми штыками, они сошлись на середине поляны и холодная сталь вонзалась в тела, обагряя кровью зеленую траву.
Люди, уподобясь диким зверям, убивали друг друга, кололи, рубили…
Торжествующий гений разрушения рука об руку со смертью справлял свой кровавый праздник…
А луна лила свои бледные лучи, как и сотни, и тысячи и десятки тысяч лет тому назад, освещая убийство, кровь, страдания и слезы…
Так происходила до наших дней эволюция человека… И закон обезьяноподобного предка — «Убей, если не хочешь быть убитым» — оставался в силе, несмотря на развитие людей…
И человек, властитель мысли, господин мира, становился… хуже зверя…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ
Рассказ
Вот уже пятый день лежал неподвижно он на жестких нарах одиночной камеры, заключенный за стремление оказать помощь обездоленным, вырвать из рук палачей право жизни над теми, потом и кровью которых созидалось благополучие угнетателей.
Молодой, сильный, полный жажды жизни, он не мог переносить одиночной камеры, клетки, выдуманной людьми для заключения себе подобных.
Темные мрачные стены гнетом безысходности давили живое сознание, заставляли вести глухую борьбу с протестующим «я», не желавшим мириться с совершившимся.
И только ежедневно небольшой луч солнца, появлявшийся на мгновенье, напоминал ему о жизни за каменными стенами темницы.
Здесь, в камере, так серо, однотонно… Сырые промерзшие стены, казалось, надвигаются, готовые поглотить осмелившегося сказать живое слово в этом царстве тоски и смерти. Каждый камень темных сводов, скудно освещаемый мерцающим светом из небольшого, величиной с форточку, окна, придушенного железной решеткой, чудилось, кричал страшным криком могильной тишины: