Степной ветер (Дегтярева) - страница 53

– Изголодался в городе! – Тетка с жалостью заметила, как Потапыч жадно поглощает котлеты с жареной картошкой.

Про то, как прошла встреча с матерью, никто не расспрашивал. Мишка почувствовал, что напряжение, скопившееся за эти дни, стало потихоньку отпускать.

Кухня поплыла в сонной дымке, в таком же тумане появились образы города, которые еще преследовали его… Мишкина рука с вилкой и наколотой на нее котлетой дрогнула и опустилась на стол. Следом склонилась потяжелевшая голова. Он вздрагивал, блуждая во сне по враждебному лабиринту города, пока не почувствовал сквозь сон знакомый запах лошадей, реки и отцовского одеколона. Петр Михайлович, вернувшись с Дона, отнес Потапыча в кровать.

– Это такая редкость! Понимаешь? Красавец! Белорождённый.

Мишка открыл сонные глаза. Отец громко с кем-то разговаривал по телефону. Солнце било в открытые окна.

Потягиваясь, Потапыч краем уха слышал, как отец убеждал:

– Да, говорю тебе. Не альбинос. У него не красные глаза. Он чрезвычайно редкий… Как? Вороная в загаре? Нет, это не шутка, тебя не обманули… Ну как тебе объяснить? У таких лошадей выгоревшие порыжелые концы волос. При особой нестойкости черного пигмента и длительном пребывании на ярком солнце такая лошадь может стать грязно-бурого цвета… Ну почему плохо? Просто такая особенность. Зато зимой волосы снова приобретают черную окраску… Нет. Белорождённого не продам. Пока. Гришка, наверное, его объездит или я сам. Это лошадь для шейха – за нее можно целое состояние получить. Табун лошадей купить или еще один коне завод… Ну конечно, из-за редкого окраса.

Мишка с наслаждением поглядел на пакеты из книжного, которые ему вчера принесли в комнату из машины. Он хотел провести ревизию, не умыкнула ли что-нибудь Ленка, а кроме того, предвкушал, как будет распаковывать, шуршать, даже обнюхивать купленное. Ему нравился запах новых карандашей и красок.

Отец вышел из своей комнаты, когда Мишка как раз втягивал носом воздух из синей с белым металлической коробки, где ровным рядком лежали простые карандаши, мягкие и твердые. Мишка еще не оделся, стоял около письменного стола в одних трусах, вытягивал длинную шею и заглядывал в пакеты.

– Ну и куркуль ты, Потапыч! – весело заметил отец.

– Интересно, когда ты собираешь всё о лошадях – книги, статьи – это нормально. У тебя сёдел штук тридцать или больше… А я – куркуль!

– Критикуй отца, критикуй! – засмеялся Петр Михайлович. – Я же любя. Ты и в самом деле все норовишь в свою норку затащить. Будь твоя воля, ты бы дом деда Мирона и самого деда уменьшил бы в размерах и под свою кровать засунул в картонную коробку. Я уже боюсь туда заглядывать. Вдруг на меня вывалится какая-нибудь шкатулка моей бабушки или вставная челюсть прадедушки.