Этот прибор использовался практически только полицией и секретными службами, но старый Турнетт имел у себя один образец, который он приобрел, несмотря на его довольно высокую цену, потакая своей страсти коллекционера. С возрастом она у него превратилась в настоящую манию и распространялась теперь на всю снабженную какой-либо оптической системой технику, даже если она не имела отношения к фотографии. Утром старик одолжил прибор, удовлетворившись невнятным, брошенным вскользь объяснением Марсиаля, сказавшего, что ему, мол, нужен ультрачуткий микрофон для того, чтобы подготовить один сенсационный снимок. Турнетт, как и предполагал Гор, не мог устоять перед подобным аргументом. Он доверил ему свой «музейный экспонат», подробно объяснив, как им пользоваться, и присовокупив к этой не представлявшей никаких сложностей инструкции массу теоретических подробностей, которые Марсиалю были совершенно ни к чему.
Что его интересовало, так это хорошая слышимость, гарантированная, в принципе, на расстоянии до двухсот метров. Гор был совершенно уверен в том, что на практике расстояние будет вдвое меньшим. Так оно и оказалось, и он не пропустил ни одного слова заговорщиков, несмотря на все их старания не повышать голос.
– Шлюха! – повторил он. – Притом наивная. Она принимает меня за идиота.
Накануне вечером, во время ужина с Ольгой, он и в самом деле пересказал ей свою беседу с Эрстом, не упуская ни единой детали, но это вовсе не означало, что он простодушен. С готовностью пересказывая свой разговор с другом, он следил за ней, стараясь уловить признаки ее интереса и желания узнать побольше, желания, которое она прекрасно скрывала под видимым равнодушием, избегая задавать вопросы. Все шутки, которые Гор отпускал по поводу работы своего друга и его нынешнего беспокойства, были всего лишь пробными шарами, запускаемыми для того, чтобы попытаться краешком глаза уловить ее реакцию.
Ольга, несомненно, была хорошей лицедейкой, но на этот раз она опять перестаралась. Любая другая женщина проявила бы любопытство к его рассказу и постоянно требовала бы новых подробностей. Столь явная сдержанность, и Гор это понимал, как раз подтверждала ее повышенный интерес.
– Решено, – сказал наконец Вервей, красноречиво махнув рукой. – Это произойдет в следующую субботу, когда он будет позировать перед фотоаппаратом на паперти церкви. Через неделю Франция освободится от этого ничтожества.
Гор уловил оттенок беспокойства во взгляде и в голосе Ольги.
– А вы уверены, что не промахнетесь?
Вервей покровительственно посмотрел на нее и издал самодовольный смешок.