Владимир Александрович подумал и кивнул.
— Итак, — рассказывая о событиях российской истории, я чувствовал себя уверенно, — никто не станет отрицать, что в данном случае агрессором был именно Наполеон. Он вторгся на нашу территорию. Так?
— Согласен.
— Далее. В результате наступления французских войск были разрушены и сожжены российские города. В частности, Смоленск и Москва. Более того, Москва была разграблена. В ней погибли ценнейшие архивы, в том числе бесценное собрание древних рукописей Мусина-Пушкина. И в заключение, уже после ухода из нашей столицы, французы совершили акт бессмысленного варварства. Они взорвали кремлевские башни.
Ш. Ланглуа. Наполеон в Смоленске
— Угу, — хмыкнул Володя.
Не то, чтобы он со мной согласился, но как бы принял мои слова к сведению.
— Будете возражать? — поторопил я.
— Буду.
Даже интересно стало: какие оправдания тут можно найти?
— Начнем с того, — скучно произнес мой эрудированный собеседник, — что русский царь вовсе не спешил отбивать вторгшиеся войска на границе. Когда гонец, загнав несколько лошадей, ворвался во дворец, где Александр I присутствовал на балу, царь выслушал новости, кивнул и удалился. А первые распоряжения по сдерживанию врага отдал только наутро.
— Русская традиция, — пробормотал я под нос.
— При изучении этой Отечественной войны, — невозмутимо продолжил Володя, — всегда восхваляют гений Кутузова, который маневром отступил в тыл французской армии, и тем перерезал пути снабжения продовольствием и фуражом.
— В начале-то войны командовал не Кутузов.
— Верно. Две армии, одна под командованием Барклая де Толли, другая Багратиона были разделены на границе. Наполеон нацелил острие удара между ними и заявил, что русские полководцы никогда больше не встретятся.
— Но они встретились. Под Смоленском.
— Ага. А могли бы двумя встречными ударами сразу перерезать французской армии пути снабжения и устроить грандиозный котел.
— Но…
— Знаю, знаю. Оправдание в том, что сил было не достаточно для победы. Но достаточно, чтобы связать противника боем. А там подошла бы армия Чичагова, другие войска, а?
— Сейчас мы можем рассуждать как угодно, — мрачно заявил я. — Потому что не знаем в полной мере обстановки. Кроме того, полководческий гений Наполеона…
— Да, — перебил меня Владимир Александрович. — В полной мере обстановки мы не знаем. Но сохранилось свидетельство, что Багратион прямо обвинял Барклая де Толли, бывшего тогда военным министром России, что тот «тащит Наполеона в Москву».
— Э-э… Но это же нелепо. Зачем?
— А вот это правильный вопрос.
— И вы знаете ответ?