Через разбитое мячом стекло я осторожно просовываю голову в окно, кожей чувствую, как угрожающе, совсем рядом с моим лицом, торчат стеклянные ножи и штыки. Сейчас ни в школе, ни во дворе нет никого, кроме меня. Ногам и спине холодно, северный мартовский ветер проникает снизу в штанины и под свитер. Утром класс не проветривали, в нос бьет запах угля и пепла от вчерашней топки. На доске ясно видны следы мела — остатки арифметики и предложения «жеребец щиплет траву» — субъект и предикат.
Когда учитель вызвал Мичуку, чтобы он нашел в предложении субъект, Мичука без всякого стеснения заявил, что знает только про «пердикат». Мулица просто легла на парту от смеха, руками укрывая лицо, а учитель покраснел, за ухо выволок Мичуку к столу и сказал, что он и есть этот самый субъект — «жеребец». Мулица, заранее зная, что ее ждет, встала сама, в углу, из-под шкафа, вытащила коврик, подложила себе под колени — отбывать наказание.
На другой стене висит карта ФНРЮ — даже отсюда, да даже и с закрытыми глазами, я мог бы показать на ней столицы всех наших республик. Всякий раз, глядя на эту карту, я вспоминаю прошлогодние выборы. Пришел даже мой дед, нетвердой рукой он обвел карандашом то, что ему подсказали, я сложил его бюллетень и опустил в урну. Прохаживаясь среди других голосующих, пробираясь между партами, дед подошел к этой самой карте и, указывая палкой куда-то в район румынской границы, сказал:
— Арад! Большой город. Кони тащат трамваи. Одна потаскуха, наша, из Сербии, когда я прочел ей «Отче наш» по-нашему и сказал, кто мой святой, денег с меня не взяла, хотя я тогда был австрийским солдатом.
Зимой, каждый день учитель Иван посылает нескольких четвероклассников, что посильнее, в школьный сарай — там мы пилим дубовые поленья, топором колем, относим в квартиру к учителю, поддерживаем огонь в печке, наливаем водой большую алюминиевую кастрюлю. В этот раз мы переполошили всех учителевых кур, Мичука вытащил из гнезда только что снесенное, еще теплое яйцо, кокнул осторожно верхушку, снял ногтем осколки, выпил, пустую скорлупку бросил тут же, в печку. Вскоре заглянул учитель, осмотрел гнезда, пальцами подлезая под каждую курицу и спрашивая: «Что это с твоим яйцом сегодня, мадам Пеструшка?» Мы молча пилим дрова, не решаемся выдать Мичуку, знаем, что ему учитель Иван доверяет больше всех. Он такой пугливый, что часто оставляет Мичуку у себя ночевать.