Эсэсовцы на мотоциклах, казалось, понимали, какая опасность подстерегает их в этой ситуации. Они остановились в некотором отдалении от ограды, жестами давая понять, что им нужно горючее. Им нужен бензин, кричали они. И больше ничего! И поскольку перед ними предприятие, они полагают, что в Бринлитце есть его запасы.
Пфефферберг считал, что лучше снабдить их бензином – и избавиться от незваных посетителей, чем создавать непредсказуемую ситуацию, открывая огонь. Поблизости могут оказаться и другие эсэсовцы, которых привлекут звуки перестрелки.
В конце концов, эсэсовцев пропустили через ворота. Сопровождаемые вооруженной еврейской стражей, эсэсовцы были осторожны и сдержанны, давая понять, что не видят ничего особенного в узниках, с оружием в руках защищающих свой лагерь от вторжения извне.
– Надеюсь, вы понимаете, что здесь тиф, – произнес по-немецки Пфефферберг, показывая на объявление.
Эсэсовцы переглянулись.
– У нас уже скончалось пару десятков человек, – сказал Пфефферберг. – И еще пятьдесят изолированы в подвале.
Эти слова произвели заметное впечатление на обладателей эмблем мертвой головы. Они были измотаны, им приходилось спасаться бегством. Только тифозных вшей им не хватало!..
Когда принесли бензин в канистрах по пять галлонов, эсэсовцы выразили свою благодарность, раскланялись и исчезли за воротами.
Заключенные наблюдали за тем, как, залив баки, они аккуратно привязали к задним сиденьям канистры, в которых еще оставался бензин. Натянув длинные, до локтей, перчатки, они включили двигатели и на малой скорости покинули лагерь. Гул моторов стих за пределами деревни, в юго-западной стороне.
Для людей у ворот эта встреча была знаменательной – после этого они больше ни разу не видели форму мрачного легиона Генриха Гиммлера.
На третий день лагерь был формально освобожден – это произошло стараниями единственного русского офицера. Верхом на лошади он одолел препятствия в виде обочин дороги и железнодорожных путей у ворот Бринлитца. Когда он подъехал ближе, стало видно, что ехал он на пони. Худые ноги офицера в стременах едва ли не касались земли, и ему приходилось все время поджимать их, касаясь тощих ребер лошадки.
Он явился в Бринлитц олицетворением тяжело доставшейся победы, ибо гимнастерка его была изорвана, а кожаный ремень винтовки настолько износился от пота и превратностей погоды, что его пришлось заменить веревкой. Уздечка пони тоже была веревочной. Лицо его было покрыто загаром, в чертах его лица было что-то чужое – и в то же время странно знакомое.
После короткого диалога, происходившего на смеси русских и польских слов, охрана у ворот пропустила его внутрь.