В то же время Братухин, смекнув, что никто не стремится прийти на помощь комбату, бросился через весь зал к скамейке с винтовками. Он оббежал две колонны, прежде чем достиг оружия. Наблюдающие за этим действом Коля и Лебедьков не знали, что делать. Смотреть на дерущегося комбата они ещё как-то могли, но когда Братухин бросился за оружием, Лебедьков поступил так, как и всегда: почуяв реальную угрозу своей жизни, его рассудок спешно сдался, полагаясь на страх, который как болезнь, как чума завладел всем телом, и теперь уже тело, не слушаясь головы, действовало отдельно от разума. Руки Лебедькова всплеснули сами собой, и винтовка полетела на пол. Коля же пытался прицелиться в бегущего белого офицера, но даже неповоротливый Братухин был для него трудной мишенью. Братухин спешно шевелил ягодицами, и Коля смог выстрелить в него, только когда офицер остановился у скамейки. Две пули он пустил, но обе ушли мимо, оставляя после себя только дырки в стене да облачко пыли от разбитой штукатурки. Увидев, что Братухин хватается за винтовку, Коля решил, что пора удирать, обронил пистолет и бросился к двери. Лебедьков как баран бездумно последовал за ним.
Братухин, схватив первую попавшуюся в руки винтовку Мосина, дёрнул затвор, но то, что обычно занимает пару секунд, казалось, заняло вечность. Пока он вгонял патрон, противники уже добежали до двери, и он, торопливо прицеливаясь, успел нажать на курок, только когда спина красноармейца исчезала в дверях… Мимо. Пуля вошла в дверь, но этого хватило, чтобы выбегающий последним Лебедьков от испуга подпрыгнул и, поскользнувшись на ледяном крыльце, полетел вниз, расшибаясь головой о каменный бортик. Братухин бросился следом. Взглянув на упавшего Лебедькова и перепрыгнув через него, он очутился на снегу и с колена пальнул вслед убегающему машинисту. Пуля опять прошла в стороне. Братухин взглянул на винтовку и матерно выругался. Пристрелянная со штыком винтовка без него косила.
В зале же шла настоящая борьба. Казак и Шихов катались по полу, шипя и хрипя друг на друга, пока Гай не вскочил с места и не выдернул из мертвецкой руки комиссара «Браунинг». Ему было неприятно отнимать что-то у мертвеца, но только он взял в руку пистолет, как холодная сталь придала ему решимости. Он направил пистолет на комбата, и тому пришлось сдаться. Тяжёлые кулаки казака не заставили себя ждать, но лицо Шихова, будто бы рождённое для таких ударов, без особых последствий перенесло сыпавшийся гнев. Только один глаз у Шихова припух от сильных ударов казака. Разбитые сосуды расползлись по глазному яблоку кровавыми молниями, а верхнюю часть залило кровяное пятно, но в целом глаз оставался цел.