Некогда горячий паровой котёл машины остыл и трясся ледяной дрожью. Коля прикладывал к нему руки, но тёплых мест уже не было. Вместо того, чтобы греть, железо выкачивало тепло. Коля отдёрнул руку и спрятал её в карман шинели. Ему ещё повезло, что он по старой своей привычке не снял просаленную шинель в зале и сейчас, застёгнутый на все пуговицы, мог хоть как-то удерживать тепло. Варежек на руках не было и ладони приходилось держать в карманах, там они чуть-чуть отогревались, но не согревались полностью. Голову без шапки, несмотря на густые рыжие волосы, пронзали ледяные копья. Коля перешагивал с ноги на ногу, пытаясь согреться, но мороз всё равно беспощадно пожирал тепло. Несколько минут на ужасном холоде казались часами. Он не знал, как ему бороться с природной стихией, как согреть своё тело, но идти обратно на вокзал ему не хотелось. Он был твёрдо уверен, что белогвардейцы, захватив оружие, его уже не пожалеют. Уходить от вокзала по такому морозу и беспросветной тьме — гиблое дело. Уже через несколько вёрст мороз окончательно одержит верх. Поэтому он и стоял в родной для себя кабине паровоза и трясся от холода. Без плотного ужина в животе не было привычной тяжести. Еда ушла, как в бездонную пропасть, почти не оставляя следа. Сейчас на морозе это чувствовалось особенно сильно.
Найдя в кармане табак, он разыскал в кабине газету и попытался набить папиросу. Однако это пришлось делать в два приёма. Пальцы быстро сворачивало на холоде; они, пронзаемые иглами холода, уже через минуту переставали слушаться и были не в состоянии скрутить оторванный кусок газеты. Пришлось их отогреть, а уж потом сворачивать папироску. Горячий дым приятно согревал горло, занимал дух и тело: время хоть как-то короталось.
Папироса за папиросой, время тянулось. Коля попытался размять конечности, присев несколько раз и помахав руками. Однако его махания в темноте привели к тому, что он обо что-то больно ударился и с железным грохотом уронил гаечный ключ на пол кабины. Испугавшись произведённого шума, Коля присел, но уже вскоре выглянул, всматриваясь в заледенелые окна вокзала, желая узнать, обратил ли кто-нибудь внимание на его шум. Окна были пусты, лишь она голова виднелась в крайнем левом окне. Коля опять пригнулся, но потом выглянул снова. Голова не исчезала. Коля принялся украдкой наблюдать за ней и уже скоро догадался, что человек этот сидел затылком к окну и видеть его не мог. От скуки Коля решился на вылазку, дабы разведать ситуацию внутри вокзала. Открыв дверцу кабины, он тихонько спрыгнул на снег и, согнувшись пополам, подкрался к окнам вокзала. Вглядываясь в окна, он обнаружил, что белогвардейцы преспокойно расхаживают по залу, и это подтвердило его догадку, что они одержали верх. Из-за наледи почти никого не было видно, только Егор Гай расхаживал по залу туда-сюда, от одного человека к другому; он о чём-то со всеми говорил. Наконец он остановился возле столов и принялся о чём-то беседовать со станционным смотрителем. К их разговору присоединился офицер Братухин. Ничего интересного на взгляд Коли не происходило. От скуки тело замерзало ещё сильнее, однако уже скоро ему пришлось совсем позабыть о холоде.