— Никто из нас не выйдет отсюда живым!
— Что ты сказал, — нахально уставился на него Братухин, прекращая свой смех.
— Не знаю, — обрывая свои мысли, сказал Гай.
— Вы сказали, что все мы умрём? — переспросил еврей Михаил.
— Нет, я не это имел ввиду, — сам не зная почему, смутился Гай, покусывая губы. — В моей голове были совсем другие мысли. Я смотрел на всё это со стороны, и мне что-то недоброе, демоническое (он с опаской произнёс это слово, вглядываясь в глаза слушателей), показалось в произошедшей ситуации.
Приободрившись, он продолжил более уверенно:
— Вы знаете, мне кажется истинная личность человека — это вовсе не то, что мы видим каждый день или при первой встрече, как сейчас. Настоящего человека, сидящего внутри каждого из нас, сдерживает слишком многое: социальные нормы, обязанности, привязанности, слова вроде «благодарю», «после вас» и так далее. Настоящая же, дикая личность, личность зверя, которую по какой-то ошибке зовут человеком разумным, сидит в глубине за всеми этими решётками социальных норм и приемлемого поведения. Ей не нужны ни деньги, ни общественное положение. Она не любит очереди, не терпит неудобств, неприятных встреч со старыми знакомыми и противится всякому над собой начальству. Однако человечество посредством развивающейся цивилизации уже несколько тысячелетий загоняет этого зверя всё дальше и дальше в угол, опрометчиво забывая, что это всё-таки зверь. И вот вам грандиозный пример того, как затравленный зверь, которого уже почти что загнали в ловушку религией и социальными ограничениями, вдруг противится всему, что было для него некогда порядочно и свято. Зверь бунтует, и вместе с ним бунтует вся Россия. Зверь бунтует везде, в каждом, и уже мир потрясает дрожь его припадка. Нет ни одного человека, чью бы личность не тронул этот бунт. Взгляните на себя, на окружающих — зверь бунтует во всех, мораль и порядочность летят к чертям. В той или иной мере, но каждый сейчас в эти смутные дни ослабил те оковы, что некогда сдерживали зверя. Убийство считается нормой, воровство — сплошь да рядом, голод вынуждает людей проецировать в голове самые гнусные мысли, и каждодневная мерзость теперешнего существования, мерзость, совершаемая человеком по отношению к человеку, не вызывает у нас такого же протеста, что и раньше. И что в данном случае правильно? Никто не способен убить в себе зверя, но и выпустить его невозможно. Потому не будет ли вернее всего не затравливать собственного зверя, давая ему некоторые свободы, или же иначе он когда-нибудь да вырвется, и горе будет тому, кто попадёт под его разнузданную волю.