.
Легкий толчок указал на то, что они приземлились. Но голос Сесара, однако, еще на мгновение задержался в воздухе.
– Знаешь что?.. Правы были те, кто полагал, что поэзия – это дар богов…
Встреча должна была состояться через три дня, но он не сказал об этом Сесару. Даже дал ему понять, прощаясь в аэропорту, что, возможно, они больше ими и не заинтересуются. Но догадывался, что Сесар ему не поверил.
Остаток субботы Рульфо провел запершись в своей квартире. После обеда просто улегся на кровать с бутылкой виски в руке, хотя и вставал несколько раз, пошатываясь, чтобы проверить карманы пиджака и удостовериться, что фигурка все еще там. Он никогда с ней не расставался – считал, что она – то единственное, что дает шанс на спасение.
«Они могут получить ее обратно, только если мы сами ее отдадим».
А если этого не сделать? А если он использует ее как разменную монету, потребовав взамен, чтобы эти создания оставили его в покое? Более того, что, если он не пойдет на это свидание?
«Они убьют нас. Но сделают это не быстро».
«Что ты чувствуешь, когда тебя бесконечно терзают стихи?»
А если он поедет к Ракели и они вместе сбегут, забрав с собой имаго? А если он пригрозит им, что уничтожит фигурку? Но сколько времени сможет он выдержать, сопротивляясь таким образом?..
«Они не люди. Ведьмы».
Он снова поднес к губам бутылку. Мир постепенно окрашивался в приятный янтарный цвет.
«Если ты пойдешь на свидание, они убьют тебя».
А если он будет бороться? Если окажет сопротивление? Если встанет у них на пути? Но, бога ради, как, каким образом? Любой стих мог сделать его беззащитным. Почему Лидия Гаретти больше ему не помогает?
Раушен. Его разыскания. То, что он нашел, и стало, возможно, причиной, по которой он был приговорен к немыслимым мукам… Сесар об этом и говорил: единственный шанс, который у них оставался, – это обнаружить то же, что нашел Раушен, но лучше этим воспользоваться. Теперь все зависело от того, сумеет ли его старый профессор найти в файлах австрийца хоть какую-нибудь зацепку.
И с этой надеждой Рульфо закрыл глаза.
Клиника, без всякого сомнения, была частной. По обе стороны стеклянных дверей стояли две небольшие елочки рождественского вида, двери распахнулись, подчиняясь беззвучной команде сенсорного датчика. Войдя, Рульфо оказался в вестибюле. Вместе с ним вошел кто-то еще. Он проследил взглядом и увидел самого себя – отражение в огромном зеркале. И понял, что он голый, совершенно голый, но это его нисколько не удивило. «Это сон», – пояснил он себе.
Он прошел вглубь вестибюля, потом по коридору. И остановился перед дверью в комнату, на которой висела табличка с номером тринадцать. Открыл дверь.