– Ты не сможешь. – Он поднял дрожащую руку. – И думать забудь. Они не могут быть уничтожены. Они – сама поэзия. «Morir non puote alcuna fata mai…» – «Волшебницы не могут умереть», как сказал Ариосто[75].
– Позволь мне попытаться.
– Нет, и думать не смей. Нет, нет, нет! Закончишь так же, как мой дед. Он славно пожил, этот гребаный старик, но под конец полностью слетел с катушек… Тебе нужно быть осторожнее… Поэзия не прощает. У нее когти коршуна. Помнишь Летицию Милано?..[76] Поэзия вцепляется в тебя и тащит под облака, пока ты не начнешь задыхаться… Пока кислород не обожжет твои легкие и мозги. Нужно относиться… с уважением.
– Где те документы, которые ты вынес из дома Раушена?
– Я их прочел. Все.
– Я пришел как раз для того, чтобы ты мне об этом рассказал. Где они?
– Здесь. – Он указал на свою голову.
– Но этот CD, где он?
– Разломан. И компьютер тоже…
– Как это?..
– Тсс!.. Не кричи. Не кричи, пожалуйста. У меня голова болит. К тому же ее разбудишь. Сусана наверху. Это невероятно, то, что она рассказывает мне каждую ночь.
Рульфо прикрыл глаза, но на этот раз удержал себя в руках.
Он пытался рассуждать логически:
– Сусана тебе о чем-то говорит… по ночам?
– Видно, она тебе еще не надоела. Что ж, если ты думаешь, что все сведется к «трахаться, как мальчишки», как говорил Рембо… Кожа ее так холодна, что тебе не придется класть в виски лед, если ты подержишь стакан между ее сисек. Но быть с ней – все еще истинное наслаждение… Эта девушка леденит кровь… Леденящая кровь – да, вот правильное слово!
Содрогнувшись, он подумал, что Сесар, может быть, имеет в виду Бакуларию, а может быть – Ламию. А может статься, что это лишь некая проекция их образов в его больной мозг. Теперь Рульфо было очень стыдно, что он ударил Сесара.
– И что она тебе рассказывает?
– O, много разных историй… У меня встает, когда я ее слушаю, что бы она ни говорила. Но вот от поэзии она меня отвадила. Это самое худшее. Она ее просто стерла – вжик, и все. Я сжег свои книги. Вернее, как раз этим и занимаюсь… выбираю одну, а потом кидаю в огонь… Я и Дон Кихот, и священник сразу. Но это ни к чему не приводит, потому что я сам превращаюсь в поэзию. Знаешь, как это бывает?.. Очень странное ощущение… Словно окна в твоей голове раскрыты, и птицы могут пролететь сквозь тебя – отсюда сюда. – И он показал на оба виска. – Как выстрел, понимаешь?.. Так что… это очень трудно… уничтожить их… потому что они сами превращают тебя в то, чем являются. Хуже всего то, что отрицание поэзии – это тоже поэзия. Bricht das matte Herz noch immer…