И прежде, чем он смог как-то отреагировать, она выплеснула содержимое посудины ему в лицо.
Главное теперь было не терять время.
Мужчина попятился, закрывая лицо руками и визжа, как скот на бойне:
– Мои глаза!.. Мои глаза!..
Она снова подняла руку и ударила его по черепу основанием турки. Но не слишком сильно. Убить его она не хотела, только чтобы сознание потерял, ну или оглушить. Когда мужчина упал навзничь, она отшвырнула турку и поволокла его из комнаты, вцепившись в рубаху, от которой отлетела пара-другая пуговиц. В комнате слышались другие крики, но они в данный момент ее не занимали.
Она протащила Патрисио по коридору, что не потребовало от нее больших усилий. Усталости она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Добравшись до столовой, она выпустила его, оставив лежать на спине. Его живот, покрытый густой порослью, горбился китовой спиной. Удар оказался для него сильным, но он уже пришел в себя. И тяжело дышал, не отрывая от лица ладоней. И потел.
– Мои глаза!.. Они обожжены!..
– Погоди-ка.
Она села на корточки, пошарила в карманах брюк мужчины и вытащила свернутый носовой платок – грязноватый, распространяющий запах одеколона.
– Шлюха, ты ж глаза мне сожгла!.. Глаза!.. Я потеряю зрение!..
– Нет. Зрение ты не потеряешь.
Она сходила в кухню, намочила платок и скомкала. Потом выдвинула ящик кухонного стола и достала вещи, которые ей понадобятся. И вернулась в столовую.
Он все еще был на полу, корчился от боли и подкатился прямо к ней под ноги. Руки его все еще закрывали лицо, ноги были поджаты.
– Боже мой, Пресвятая Дева!.. Я ослепну!.. Принеси воды!..
– Да, сейчас.
Она коснулось его щеки мокрым платком. В поисках влажного холодного облегчения мужчина вслепую повернулся к ней лицом. Она смочила его воспаленные веки, выжала платок на лицо и снова нежно тронула кожу тканью. Немного подождала, пока не утихли его причитания. И тогда бережно сдвинула с глазного яблока веко, хотя избежать его нового вопля не удалось.
– Что ты делаешь, сука!..
– Ты меня видишь?
– Да, – простонал Патрисио, быстро закрывая глаз.
– Ты не ослепнешь.
– Нет… Но они у меня горят, черт подери, они все еще горят…
– Взгляни на меня.
– Что?
– Посмотри на меня, Патрисио.
Распухшие красные веки приоткрылись с трудом.
Но внезапно Патрисио забыл о своих ожогах.
женщина
Она изменилась, и он понял это сразу. Лицо ее было все тем же, обычное ее лицо, но она изменилась, как изменяется хитро и незаметно, без каких-либо внешних воздействий, дотоле безымянный и неопределенный эмбрион, некое создание без собственных черт лица и форм, которое вдруг превращается в нечто конкретное, определенное; нечто, что родилось, выросло и сформировалось, став взрослым. И опасным.