– Это ты? – удивился он при виде жены. За много лет он отвык от ее посещений в халате и в такое время.
– Да, Стась. Я хотела бы посоветоваться с тобой. Сама не знаю, как следует поступить. Ты полагаешь, угрозы Лешека надо принять всерьез?
– Он юноша горячий, – осторожно заметил Чинский.
– Видишь ли… Было бы крайне непедагогично уступить сыну под давлением его угроз. Однако же, с другой стороны, следует принять во внимание его возраст. Если мы до сих пор не смогли воспитать его, то и дальнейшие усилия ни к чему не приведут.
Господин Станислав бросил тоскливый взгляд на толстый том, лежавший на одеяле. Заглоба как раз получил должность региментария[16] и занялся вопросами снабжения лагеря. Весьма безмятежный отрывок, а тут вдруг снова надо возвращаться к проблемам Лешека.
– Эля, я полагаю, мы отказали ему слишком решительно.
– Но справедливо.
– Без сомнения. Но все-таки, с другой стороны, гордость парня была задета. Я считаю, что, в конце концов…
Мысль о том, что он сейчас продолжит чтение романа, где как раз говорилось о доставке оружия и амуниции из Белостока, о прибытии князя Сапеги («До чего ж дурна голова из Витебска быть должна!»), настраивала господина Чинского на мирный и дружеский лад.
– …В конце концов, этому шорнику стоило бы приструнить своего сынка. Нельзя отказать Лешеку в некоторой правоте.
– Значит, ты настаиваешь, – подхватила госпожа Элеонора, – что мы должны принять условие Лешека?
– Я настаиваю? – искренне удивился господин Станислав.
– Ну, не я же. – Жена нетерпеливо повела плечом. – Я всегда считала, что ты слишком мягок и снисходителен по отношению к нему. Только бы не пришлось нам когда-нибудь горько расплатиться за эту твою слабость.
– Прошу прощения, Эля, но… – начал было господин Чинский, но супруга перебила его:
– Пожалуйста, я поступлю согласно твоей воле. Хотя еще раз хочу подчеркнуть, что делаю это вопреки моим убеждениям.
– Но ведь… – попробовал возразить господин Станислав, – но я…
– Ты? Ты, мой дорогой, плохо его воспитал! Спокойной ночи!
И госпожа Элеонора вышла. Вышла, испытывая стыд перед самой собой. Совесть нельзя обмануть, перекладывая мнимую ответственность за уступки на плечи мужа. Ее деспотичная натура взбунтовалась против ультиматума сына, и, если бы господин Станислав хотя бы единым словом поддержал ее желание сопротивляться, быть решительной, она бы не изменила своего решения. Другое дело, что шла она в спальню мужа в полной уверенности, что такого поощрения не услышит.
Но тот, кто подумал, будто она способна совершенно смириться с поражением, совершенно не знал госпожу Элеонору. Правда, она содрогалась при одной мысли о том, что сын может исполнить свою угрозу и уехать на другой конец света, но все-таки не могла признать свою капитуляцию, не выторговав хоть каких-то уступок.