С трех часов на мельнице уже нечего было делать, и в это время знахарь Косиба обычно выбирался в городок. Он отряхивал одежду от муки, надевал чистую рубаху, ополаскивал руки и лицо у старого пня над прудом, где удобнее всего было спуститься к воде, а потом шел в Радолишки.
Больных летом было немного, приходили они главным образом по вечерам, после захода солнца, когда, как известно, у людей есть свободное время.
В последние месяцы все домашние, а особенно женщины, заметили в поведении знахаря большие перемены. Он как будто начал больше следить за собой, начищал башмаки ваксой до блеска, купил две разноцветные блузы, подстригал бороду и волосы, которые раньше отрастали и лежали у него на плечах, делая его похожим на попа.
Зоня не обманывалась относительно причин его тяги к щегольству. Безошибочный в таких делах женский инстинкт давно подсказал ей, что до сих пор безразличный к женскому очарованию Косиба приглядел себе в местечке какую-то бабу. Поначалу подозрения пали на Шкопкову, владелицу лавочки, но после недолгих расспросов они оказались ошибочными: Антоний и правда заходил в эту лавку, но общался там только с молоденькой девушкой, которая служила у Шкопковой.
Зоня не раз видела продавщицу, и ее разбирал смех при одной мысли об этих ухаживаниях.
– Эх ты, старик, – поговаривала она, наблюдая за прихорашивающимся знахарем. – Ишь, чего тебе захотелось! Разве она для тебя?.. Да постучи себя по лбу! Вот! Для какой-такой работы она тебе понадобилась? Ходишь к ней, ходишь, а что вы́ходишь? Тебе нужна здоровая баба, работящая, а не такая белоручка.
– Как раз такая, как ты, – посмеивалась Ольга.
– А хоть бы и так! Хоть бы и так! – Зоня вызывающе упирала руки в бока. – Хитрить я не буду. Чем я хуже той?.. Не так молода?.. Так и что? Да ты сам подумай, зачем тебе такая молоденькая?.. Да еще городская! С фанабериями. Модница. Грех ведь на душу возьмешь!
– Да замолчи ты, глупая! – в конце концов не выдержал раздраженный донельзя знахарь.
И отошел, бормоча под нос:
– Что только такой дурной в голову приходит!..
На самом деле он считал болтовню Зони переливанием из пустого в порожнее. У него и мысли не было жениться. Он испытывал к женщинам неприязнь, о причине которой даже не задумывался, а еще опасался их и даже немного презирал. Однако же его отношение к Марысе из Радолишек было совсем иным. Марыся отличалась от всех. До такой степени отличалась, что даже сравнивать ее с другими женщинами ему казалось нелепостью. Сама мысль Зони о его женитьбе на Марысе была настолько глупой, что и задумываться над ней не стоило. А если он и вспоминал ее слова, то только потому, что пытался понять, как в Зониной тесной головке могла возникнуть такая дурость.