Но шорник был человеком твердых убеждений. За полученные заказы он поблагодарил, но сообщил, что не собирается менять то, что уже раз было решено, а своего подонка сына видеть больше не желает. И переубедить себя он не позволит.
– Видишь, – говорила потом госпожа Чинская мужу, – видишь, как относится к детям отец, если у него есть принципы и характер.
Господин Станислав притворился, будто не понял намека, и что-то буркнул себе под нос, погружаясь в чтение. А вот госпожа Элеонора пришла к выводу, что из всего этого происшествия можно извлечь педагогические уроки для Лешека, и взялась за писание пространного письма своему единственному сыну с подробным изложением всех событий и множеством дидактических замечаний.
Наверняка это письмо оказало бы на Лешека весьма благотворное влияние, если б он его получил. К сожалению, когда этот шедевр материнской воспитательной науки уже лежал в почтовом вагоне поезда, отправлявшегося в Варшаву, адресат его ворочался с боку на бок в спальном вагоне поезда, который вез его в Людвиково.
А ворочался он и не мог уснуть по той простой причине, что мучился угрызениями совести, которые не удавалось обмануть никакими объяснениями и отговорками. Разумеется, он скучал в доме дяди, как мопс, запертый в ящик, но объективных причин у его скуки не было. Общество там собиралось многочисленное, милое и веселое, непрерывные развлечения отличались разнообразием, женщины были очаровательные, кухня изысканная, погода великолепная. Причина скуки крылась в нем самом. Он попросту тосковал.
Это было глупо и несерьезно, ибо Лешек, человек взрослый и здравомыслящий, тосковал, точно школяр по пансионерке, по той блондиночке из крошечной лавчонки в маленьком городке. Скучал по ней, несмотря на самую действенную убежденность и неопровержимые аргументы, несмотря на всю силу воли и принятые им решения. Ведь он выезжал с твердым намерением выпутаться из сети вздорных сантиментов и паскудных низких последствий, которые из этих сантиментов выросли. Но едва началось его путешествие, как им овладели совсем другие мысли, которые одолевали его, мучили, не давая покоя и отдыха.
Вместо разочарования он испытывал жалость, нежность, сочувствие; воображение рисовало ему фантастические сцены, он видел заплаканную Марысю в объятиях того самозваного рыцаря Собека, а потом перед его глазами вставала она же, осыпаемая бранью и униженная толпой простолюдинов или уезжающая в неведомом направлении… в изношенном пальтишке, смешной провинциальной шляпке, со всем убогим своим скарбом в маленьком старом чемоданчике.