Зоня разом умолкла под тяжелым взглядом Антония и отшатнулась к стене.
– Что ты, что ты, Антоний?! – быстро затараторила она. – Я ведь ничего дурного… Так только, тебе же добра хочу… Ей-богу, я смерти никому не желаю… А ты уж сразу… О! Бог знает, что себе вообразил. Ну же, не сердись, да я сама тут под окном в полночь курицу зарежу. Беленькую выберу, всю совсем беленькую…
– Иди уже, Зоня, иди, оставь меня одного, – прошептал знахарь.
– И правда, пойду. Спокойной ночи. И ты, Антоний, ложись, отдохни. А то совсем сил не останется. А про куру не беспокойся. Я все сделаю, как овчар сказал. Спокойной ночи.
Она вышла, и наступила тишина. Только свистящее дыхание Марыси говорило о том, что в тишине и покое что-то происходит, что-то спешит и торопится к неминуемому концу.
Он пододвинул табурет, уперся локтями в край стола и стал неотрывно смотреть на бледно-голубые жилки, просвечивающиеся на сомкнутых веках девушки.
Он сделал все, что подсказывало ему его умение, что говорил разум и даже кое-что вопреки рассудку, вопреки убеждению – то, что подсказывает отчаяние и скрытый где-то глубоко в закоулках души инстинкт, когда человек ищет помощи и спасения в непонятных и, возможно, не существующих вовсе могучих колдовских чарах.
Время шло, темнота за окнами постепенно сгущалась. Антоний Косиба все думал, думал о себе, о своей судьбе, о своей жизни, столь пустой и бесплодной до сих пор, не связанной ни с людьми, ни с миром. Да, именно ни с чем не связанной. Потому что привязывает только чувство. Не хлеб, не быт, не чужие доброта и сердечность, не убеждение, что приносишь кому-то пользу, а лишь чувства, которые ты испытываешь. И только-только он полюбил кого-то всей душой, как судьба уже отбирает у него этого человека, с кровью выдирает, грабит…
«Опять точно так, как тогда», – отозвалось что-то в нем, и Антоний вытер вспотевший лоб.
Он вдруг осознал, что однажды, когда-то бесконечно давно, как бы в прошлой жизни, ему уже пришлось пережить такую же утрату. О, он был уверен в этом. Судьба тогда лишила его человека, которого он любил, без которого не мог жить…
В висках застучало, в голове безумным вихрем закружились мысли. Когда же это было?.. Как?.. Где?.. Потому что ведь было же… Точно было…
Он стиснул зубы, сжал кулаки так, что ногти до боли впились в ладони.
– Вспомнить… вспомнить… – шептал он. – Я должен вспомнить…
Измученные нервы, казалось, дрожали от напряжения. Мысли расползались неуловимыми ошметками, бесформенной белой пеной, точно вода на мельничном колесе, и перед его внутренним взором стали возникать туманные расплывчатые черты… Мягкий овал лица… Полуулыбка на чудных губах, светлые волосы и, наконец, глаза – темные, глубокие, загадочные…