Я исхудала и побледнела. Стоптались туфли, истрепалась одежда, и некому было меня утешить. Единственными друзьями для меня стали две старухи — владелицы квартиры снизу — и сестра моей матери, добрая душа. Почти всё время она болела, а мне редко удавалось отлучиться, чтобы повидать её. Но две пожилые дамы часто зазывали меня к себе, поили кофе и угощали жареным миндалём, который я обожала. В кондитерской я всегда вожделенно смотрела на это лакомство, но чтобы купить хоть немного, требовалось десять пфеннигов — а их было неоткуда взять. Две новые «подружки» давали мне всё, что я хотела, даже цветы из своего прекрасного сада.
Я никогда не осмеливалась удрать к ним, пока дома был дядя. Дружелюбный приём старушек успокаивал мою больную душу. Они всегда встречали меня одними словами: «Na, Emmchen, noch immer im Gummi29?» Я носила огромные резиновые сапоги, потому что туфли уже совсем никуда не годились. Изредка меня отпускали повидать тётю Етту. Всякий раз она настаивала: нужно написать родителям, чтобы они забрали меня. Я не хотела и слышать об этом: слишком хорошо я помнила слова отца перед отъездом. Кроме того, бабушку ожидали со дня на день, а я была уверена, что она спасёт меня от ужасного дядюшки. Как-то днём я отдыхала от особенно тяжёлой работы и бесконечных поручений. Дядя зашёл на кухню и велел отнести по адресу ещё одну посылку. Я знала, что нужная улица очень далеко. То ли от усталости, то ли от ненависти к дяде я осмелилась сказать, что не дойду — у меня очень болели ноги. Тогда он ударил меня наотмашь и закричал: «Ты не отрабатываешь свой хлеб! Ты только ленишься!» Дядя вышел из комнаты, а я выбежала в коридор, села на ступеньки лестницы и разрыдалась. Внезапно я ощутила удар в спину. Я начала падать: ухватиться за перила не получилось, и я скатилась на пол. Грохот услышали сёстры и выбежали посмотреть, что случилось. «Das Kind ist tot!30 — кричали они. — Этот мерзавец убил её!» Они отнесли меня к себе в комнату, а я вцепилась в них и умоляла, чтобы меня не отдавали дяде. Вызвали доктора: переломов не было, но я растянула лодыжку. Меня уложили в постель и ухаживали за мной так, как никто и никогда раньше не ухаживал — кроме разве что Елены.
Старшая сестра, Вильгельмина, поднялась наверх с палкой в руках. Я не знаю, что она сказала дяде, но он больше не приближался ко мне. Я наслаждалась обществом своих любимых благодетельниц, проводила солнечные дни в их саду и до отказа ела жареный миндаль.
Вскоре приехали отец с бабушкой — тётя Етта послала им телеграмму. Отца ошарашил мой вид, он даже обнял меня и поцеловал. Такого я не помнила с четырёх лет. Бабушка закатила страшный скандал своему зятю, и ему вместе с женой пришлось уехать из дома. Отец забрал меня в Попеляны. Потом я узнала, что он регулярно высылал по сорок рублей, а дядя так же регулярно отвечал, что в школе у меня дела идут прекрасно.