Немецкий механик показал мне флажком, что снаружи все выглядит нормально, и вопросительно посмотрел на меня.
Я показал ему в ответ большой палец, уменьшил тягу и отпустил колесные тормоза. Истребитель плавно тронулся с места.
Вдруг механик с перекошенным от волнения лицом выбежал вперед перед самым винтом и выбросил вверх руку с красным флажком, подавая знак: «Трогаться с места запрещаю!»
Что-то случилось. Взлетная полоса вдруг оказалась занятой, а может быть, меня раскрыли.
Разбираться было некогда. Останавливаться, рискуя остаться у немцев навсегда, я не желал. Будь, что будет!
«Мессершмитт» взревел раненым динозавром. Повинуясь моей твердой руке, он сделал крутой зигзаг, объехал механика, продолжавшего отчаянно сигналить мне флажком, и ринулся вперед по рулежной дорожке.
Через несколько секунд истребитель выкатился на взлетную полосу. Она только что была тщательно проутюжена немецкими катками и выглядела так, словно никакой утренней бомбежки не было.
Визуально взлетная полоса казалась свободной, значит, нельзя терять ни секунды. Я плавно отодвинул ручку газа от себя и машинально глянул краем глаза вбок.
По полю аэродрома, словно сухие горошины, рассыпались мышиного цвета фигурки. Солдаты! Они нелепо размахивали спичками. С такого расстояния спичками казались их карабины. Впереди, смешно семеня, бежал тот самый офицер-танкист.
Как видно, в самом деле меня раскрыли. Досадно, но несмертельно.
Офицер вскинул руку с пистолетом и прицелился в самолет. Солдаты, следуя его примеру, все как один вскинули карабины и тоже прицелились.
Неприятно, но тоже несмертельно. Слишком большое расстояние отделяло нас.
«Мессершмитт» послушно набрал скорость. Стрелка спидометра с цифры сорок уверенно поползла вправо и через секунду без труда переползла цифру сто.
Краем глаза я видел, как солдаты непрестанно передергивают затворы, а офицер-танкист, опустошив одну обойму, вставил в рукоять пистолета следующую, намереваясь продолжать отчаянную стрельбу.
Невольно захотелось ускорить взлет и дернуть ручку на себя. Нельзя!
Терпение, только не рвать ручку. Стрелка спидометра продолжает ползти вправо, теперь она перевалила цифру сто сорок.
Еще немного! Когда стрелка наконец добралась до цифры сто восемьдесят, я нежно, словно руку любимой девушки, потянул ручку управления самолетом на себя. Колеса оторвались от земли, вибрация корпуса мгновенно прекратилась.
Истребитель в воздухе. Все прошло за какие-то секунды, но мне они показались долгими часами.
Все хорошо, машина управляема, слушается, значит, не повреждена. Истребитель с радостью почуял родную стихию. Теперь будет гораздо веселее, теперь в действии главное свойство самолетной души — удержание себя в воздухе за счет тяги двигателя и крыла.