Но сестричка была совершенно безжалостна и бессердечна. Не стоило и пытаться растрогать ее подобными ужимками.
Пока Ксю Баба собирала откуда-то появившийся перед ней золотой чемодан (жульнически кидая в него возникающие у нее в руках хрустальные шары, меноры, распятия и прочий хлам), сестричка подбадривала ее энергичными возгласами, а когда Ксю принялась слишком аккуратно и медленно сворачивать свиток с неизвестной надписью на санскрите, даже слегка пнула ее ногой второй раз. Все это время Ксю пыталась поймать Кешин взгляд, но Кеша был неумолим.
Когда чемодан был собран, сестричка потащила сгибающуюся под его тяжестью Ксю Бабу по одной из ведущих с площади улиц. Ксю не сопротивлялась, но все еще жалобно глядела на Кешу — словно надеясь, что тот вспомнит о совместно пережитых минутах духовного экстаза. В последний момент Кеша почти дрогнул — но его удержало понимание, что Ксю Бабу можно будет в любой момент инсталлировать заново.
А еще через минуту сестричка снова появилась на площади — уже с другой стороны, как бы совершив за это время путешествие вокруг маленькой Кешиной планеты. Она вела за руку Яна Гузку в накидке, сшитой из разноцветных кусков козьей шкуры. Кеша услышал знакомое звяканье колокольчика и ощутил легкий запах навоза — который, хотелось верить, можно было отключить через опции.
Сестричка показала Гузке на освободившееся после Ксю Бабы место. Кеша ожидал, что философ встанет туда, но тот присел на корточки, словно собирался справить нужду — и замер в этой позе. Ну ладно, подумал Кеша. Философ, оригинал — пусть сидит.
Ян Гузка походил на кроманьонца из исторического фильма, что в принципе отвечало его философскому мотто — «truly down to earth»[13]. Хотя, если разобраться, на высоте в пять километров это звучало даже оторванней от реальности, чем вся трансцендентность Ксю Бабы…
Подождав, пока сестричка отойдет к фонтану, Кеша кивнул обновке. Он ожидал, что Гузка встанет, но тот просто поднял бородатое лицо, несколько раз моргнул и изрек:
— Сегодня мы поговорим о ценностях. Что есть ценность как непосредственно переживаемый нами феномен? Вдумаемся. Не высшая ли из наших ценностей — объект, на котором зафиксировано наше либидо?
Кеша вспомнил мохнатого черного фурри с площади Несогласия.
— По мере приближения любовного чувства к его кульминации, субъективно переживаемая ценность нашего любовного фетиша экспоненциально растет — и за миг до оргазма становится абсолютной. Но лишь для того, чтобы через мгновение упасть до значения, близкого к нулю…
Может быть, к нему полагается поводок, подумал Кеша. Даже наверняка полагается. Ведь не зря же он в такой позе… И говорит прямо с фейстопа. Надо будет напрячь сестричку. Но не сейчас. А когда она опять обидится. Вот это будет мудро.