Изумленный и в то же время смущенный взгляд женщины остановился на стопке одежды, аккуратно сложенной на кресле у кровати. Чистая, пахнущая стиральным порошком и ополаскивателем куртка, обе рубашки, свитер, безрукавка, платок… все выглядело как новенькое. Ну, или почти новенькое.
Кинга окинула взглядом себя: на ней была пижама из первосортного хлопка. Такой вещи у нее точно не было. Вероятно, Кася – то бишь Гося – ее Кинге одолжила. Но как?! И когда?! И еще волосы, волосы Кинги, пахнущие хорошим шампунем… Чистое тело, гладкая кожа… Может, это какой-то шикарный публичный дом, а вовсе не жилище святой Францишки[1]?!
Она встала, пошатываясь – ноги подгибались, – и направилась было к двери, как послышался стук и кто-то, не ожидая ответа, нажал на ручку. Не то Кася, не то Гося вошла в спальню и… просияла:
– Кинга! Ты проснулась! Наконец-то! Я уж думала вызывать врача.
– Врача? Зачем? – решилась спросить Кинга, вглядываясь в стоящую перед ней женщину.
– Ты спала двое суток! Проспала и сочельник, и рождество.
Кинга вытаращила глаза. Дыра в памяти оказалась больше, чем она предполагала.
Тем временем хозяйка продолжала:
– Ты была бухая в дым. Я даже боялась, что еще немного – и ты и впрямь начнешь дымиться… Да я шучу! – засмеялась хозяйка, заметив выражение лица гостьи. – А если серьезно, то в кармане твоей куртки я нашла вот это. – Протянув руку к полке, на которой ровными рядами стояли книги – видно, что их никогда не читали, – она показала Кинге горсть таблеток. Где-то половина того, что Кинга в вечер сочельника успела проглотить, пока не помешал бурый кот. – Итак, надралась ты в стельку, стоял мороз минус сто пятьдесят, а в кармане у тебя был целый склад таблеток; если соединить эти три факта – что получается? Ты хотела покончить с собой?
В серых глазах не то Каси, не то Госи блеснул какой-то огонек – и это был недобрый огонек. Это не было обыкновенным человеческим любопытством (все-таки не каждый день мы спасаем неудавшихся самоубийц, и поинтересоваться причинами их поступка вполне естественно!); нет, женщина, давшая Кинге временное пристанище, казалась возбужденной. И это вовсе не было возбуждение лесбиянки при виде молодой красивой женщины в нижнем белье (как раз это бы Кингу не особенно шокировало); глаза у не то Каси, не то Госи были словно у акулы, чующей кровь.
– Тебе осточертело спать на вокзалах? – попыталась догадаться она. – Ты все потеряла и устала от всего? – В ее голосе даже прозвучало сочувствие.
Искреннее это сочувствие или притворное, Кинга пока не знала. Но еще узнает. Как выяснила, что именно с этой не то Касей, не то Госей изменял ей, Кинге, ее мерзавец-бывший – именно тогда, когда он больше всего был нужен ей. А что, если изменял он ей с самой свадьбы? Что, если Ася (фу ты, наконец она вспомнила имя своей «благодетельницы»: значит, таблетки и водка не сожрали ее мозг окончательно) – если Ася была у него не первой и не последней? Бабник останется бабником. Его ничего не изменит, а уж время и подавно. Так и будет иметь все, что движется, пока сам не впадет в старческий маразм. Да, Ася – если верить записям в тайном блокнотике пана Круля – была одной из многих.