Спустя полчаса мы стояли на краю глубокого провала. Его ровные стены исчезали в темноте, откуда слышался шепот ветра. И чужие мысли.
— Он здесь, — сказал я и достал из сумки мононить.
Такими пользуются скалолазы. Хорошая вещь, когда необходимо куда-либо спуститься или подняться. Надежная.
— Останешься здесь, — сказал я.
— Нет-нет, — замотала головой Мышка. — Я с тобой. Пожалуйста.
— Как хочешь, — пожал я плечами и принялся затягивать конец нити вокруг ближайшего дерева.
Через минуту мы спускались в бездну, крепко прижавшись друг к другу. Луч фонаря дрожал на стенах, по которым ручьями сбегала вода.
— Какая здесь глубина? — спросил я, и эхо убежало в глубь колодца.
— Около километра, — прошептала Мышка.
Мне было не по себе от ее пристального взгляда. И даже Зверь вел себя неожиданно тихо. Даже тогда, когда мы опустились на дно и к нам потянулось чужое сознание. Но не напало. Коснулось и отпрянуло назад, как приливная волна.
Мы стояли по щиколотку в воде, которая просачивалась сквозь пористую горную породу. Где-то в глубине шумела подземная река.
— Видишь? — прошептала Мышка.
Она не отпускала мою руку.
— Вижу, — сказал я и шагнул к чужаку.
Это был мантисс.
Это был старый, высохший мантисс, от которого осталась практически одна оболочка. Он лежал в воде, и только глаза на его сморщенном лице казались живыми.
«Человек», — сказал он, вновь коснувшись моего разума.
Зверь отпрянул, тревожно виляя хвостом. Впервые он искал у меня защиты, будто нашкодивший малыш при виде воспитателя.
— Ты и есть рой? — спросил я, мысленно выстукивая кастаньетами древнюю речь.
Говорить образами, чувствами, но не словами. И мантисс понял.
«Рой? Да, мы рой. Мы… прилетели сюда давно. Это тело может жить долго. Очень долго. Мы просыпаемся и засыпаем, когда это нужно. Нет еды — засыпаем. Есть еда — просыпаемся. Еда и место для жизни. Нас много — мы разумны. Нас мало — и мы просто живем».
— Значит, вы прилетели сюда в поисках новых тел? — спросил я.
«Да. Когда-то давно, когда наша раса умирала. Не хватало еды. Не хватало тел. Детям нужно место для жизни».
— Детям?
«Много детей. Они все здесь. С нами. Нужны тела. Живые тела. Сначала дети растут под нашим присмотром. Потом соединяются в собственный разум. Сейчас вы пришли — и дети растут. Раньше здесь была жизнь, но не было тел. Мы очень долго ждали».
— Вы знаете, что люди разумны? Понимаете, что ваши дети нас убивают?
Я присел на корточки, смотря в его глаза.
Старый мантисс, может быть, последний из разумных, охранял свое потомство. В его разуме слышался шепот тысяч зародышей роя. Они ждали. Мой Зверь потянулся к ним.