— Нет…
— Как он умер?
— Его японец обезглавил мечом. Гордон не собирался лизать сапоги коменданту лагеря… В лагере было мало офицеров, а Гордон среди офицеров был самым дерзким. Выстроили весь лагерь, чтобы все смотрели на казнь. Все случилось быстро и легко. Гордон был абсолютно спокоен, даже улыбался и шутил с друзьями перед тем как…
— Вы это видели?
— Да, я это видел собственными глазами. Он молодец, он был большой молодец. Он был настоящий офицер. Он был просто герой… Я ничего лишнего не прибавил, я сказал как есть. Как было… Он был очень мужественный офицер, очень любил солдат, никогда в нем не было высокомерия. У него была девушка-японка, она жила в Китае, ее силой привезли в публичный дом для японских солдат. Гордон даже говорил, что хотел бы жениться на ней, но это он, видимо, шутил…
— Да, может быть, хотя я так не думаю. Ну что ж, значит, все закончилось быстро?
— Очень быстро. И очень легко. Я же говорю, что он улыбался, шутил, махнул рукой друзьям. Мы стояли всего лишь пять минут, глядя на эту казнь. Очень быстро все произошло…
— Ну тогда давайте пить чай, — улыбнулась Дели. — Вы очень много сделали для меня. Я не смогу вас отблагодарить никак.
— О благодарности речи быть не может, я сделал лишь то, что обещал Гордону, — спокойно сказал Мик Бернс.
Узнав, что к матери приезжал человек, который что-то знает о гибели Гордона, Алекс бросил дела в больнице и в клинике, где он уже стал главным хирургом, и вместе с Энни приехал к Дели.
Алекс застал Дели в оцепенении. Она односложно отвечала на вопросы, показывала рисунки Гордона — ей не хотелось видеть ни Алекса, ни Энни. И, прекратив свои настойчивые вопросы, сын принялся разговаривать с Энни о своих повседневных врачебных делах.
Немного выдвинутые зубы Энни не красили ее, но, как ни странно, она была привлекательна: ее пухлое личико и коротко остриженные ногти, в отличие от длинных грязных ногтей Мэвис, вежливые и кроткие манеры — все это говорило, что Энни действительно оказалась той девушкой, о какой Алекс мог лишь мечтать. Хотя странно, что она сейчас думает об Энни как о девушке Алекса, ведь они столько лет уже женаты.
— Ма, может быть, нам тебя осмотреть, устроить, так сказать, консилиум? — спросил Алекс.
— Мне ничего не надо, осмотр уже не поможет, милый Алекс, мне ведь уже скоро будет шестьдесят семь… шестьдесят семь, остается всего лишь три года…
— Три года? Я не совсем понимаю, — тихо сказала Энни на ухо Алексу, но Дели услышала.
— Да, Энни, три года до семидесяти. Я так решила, что после семидесяти мне совсем нечего будет делать…