Сейчас мать девочки собирала разбросанные по полу гостиной детские книжки. Большой камин был пуст — кто будет топить его летом! — и казался похожим на огромную пасть.
В доме пахло смолистым деревом — еще бы, шале строилось на совесть, по всем правилам, — и… лекарствами. Чем выше поднимаешься по широкой лестнице, тем ощутимее атмосфера аптеки.
А еще матери казалось, что к этому букету примешивается запах аммиака.
Запах дыхания ребенка.
— Ма-а… — донеслось сверху.
— Что такое, моя хорошая? — Мать начала быстро подниматься по лестнице.
— Меня тошнит, — пожаловалась дочь.
Разлохмаченные волосы девочки были тусклыми, на тыльной стороне ладоней виднелись расчесы. Она явно имела лишний вес и вообще выглядела нездоровой. А еще — у нее началось носовое кровотечение.
— Пойди ляг, — мать отвела девочку в постель, — а я сейчас позвоню нашему дяде доктору…
Она звонила доктору, нервничала, почти кричала в трубку, потом, немного успокоенная его словами, дала дочери лекарства.
Убедившись, что ребенок все же заснул, молодая женщина позвонила мужу.
Он прижал телефон к уху. В его голосе слышались специфические, так и не изжитые интонации братка, хотя теперь он носил тысячедолларовые костюмы и прекрасно разбирался в карте вин.
Последние семь лет научили его разбираться и в медицинской терминологии.
— Что? — переспросил он. — Геморрагический синдром? Какой, к чертям, геморрагический синдром — она же на диализе! Я за что плачу этому козлу и его клинике такие бабки? За то, чтобы у моего ребенка кровь перестала свертываться?! Да не ори ты! Хорош реветь, я сказал!
Водитель его черной «Мазды» даже не повернул головы — он привык к таким разговорам.
— Хуже? — Бывший браток, а ныне совладелец холдинга достал из кармана носовой платок и вытер взмокшее красное лицо. — Насколько хуже? Интенсивная терапия? Сука, он же говорил, что с диализом все будет о'кей!
Этот человек в лихие девяностые недрогнувшей рукой пристрелил троих… Предавал и продавал. Сумел взобраться на самый верх — а теперь был бессилен помочь своему единственному ребенку…
— Хватит реветь, — сказал он уже более спокойно. — Вези ее на этот долбаный диализ. А этому козлу скажи… Что? Что? Он же говорил, что… Ах, трансплантация! Да я ему, суке, самому обе почки вырежу! Очередь… Другие подождут, а моя дочь ждать не может! Все, вези ее. — Его голос снова смягчился. — Скажи, папа ее целует. Пусть будет хорошей девочкой и пьет таблетки. Скажи… скажи, я ей рыбок привезу. Да! Прямо в аквариуме, разноцветных.
Он закончил разговор и уронил телефон на колени. Взгляд на какое-то время стал пустым, но потом в нем загорелась злобная решимость — решимость переиграть, переломить суку-судьбу.