— Эй, голуби! — сказал он. — Ох, что со мной случилось!
Он помолчал, откашлялся.
— Семидесятисемимиллиметровка, голуби!
Тут уж запрыгало и его обширное брюхо.
— Так близко упало, что меня на землю швырнуло…
Его душил смех, и он опять замолчал. Вдруг его шея раздулась, как чудовищное жабо, полиловела, потом опала, и послышались какие-то хриплые булькающие звуки.
— Подымаюсь… Цел! Совсем! Хоть бы волосок!…
Теперь он как-то даже кудахтал. Смех вырывался из его глотки с каким-то почти непристойным шипением, как у ярмарочного «уйди-уйди», из которого выпускают воздух.
— Но, уважаемые… Котелок исчез! Ну прямо нигде его нету!… Я повсюду ищу! Заглядываю под машины… Даже на деревья смотрю!
Все это он проговорил с хохотом. Брюхо его тряслось, плечи судорожно подпрыгивали, шея и щеки дрожали, а за очками поблескивали глаза, холодные и пристальные, будто веселье, владевшее всем его крупным телом, не имело к ним никакого отношения.
— Что за черт, думаю! Нет котелка! Нет, да и только…
Майа отвернулся. От этого смеха ему всегда становилось не по себе.
— Я тут же подумал: то-то Александр будет злиться…
Три товарища стояли кружком, глядя на него. Вдруг Александр выступил вперед.
— А что у тебя с рукой, Дьери?
— С какой рукой? — все еще смеясь, сказал Дьери.
Все трое уставились на него, и Дьери машинально проследил направление их взглядов. И сразу же перестал смеяться, кровь отхлынула от его щек. Он зашатался. Александр едва успел подхватить его за плечи,
— Виски! — крикнул Александр. — Живо, виски!
Теперь Дьери был бледен как полотно. Верхняя губа подергивалась. Он глядел на свою руку. Рукав был весь красный, и капли крови, стекая, уже образовали у его ног маленькую коричневую лужицу.
— Рука! Моя рука!
— Да это ничего! — сказал Александр.
Он поднес Дьери виски.
— Моя рука! — сказал Дьери.
Александр деликатно придержал его за запястье и вылил на рану остаток виски. Кровотечение не унималось, и Дьери смотрел на свою руку, на коричневую лужицу у своих ног, расплывающуюся на пыльной земле.
— Моя рука!
— Да стой ты прямо, — сказал Александр, — а то меня раздавишь.
— Моя рука!
— Уже говорил…
— А двигать ею можешь? — спросил Пьерсон.
Дьери вместо ответа покачал головой. Его верхняя губа совсем наползла на нижнюю, и казалось, он вот-вот заплачет, как мальчишка. Жирные ноги дрожали не переставая.
— Да ничего страшного нет, — сказал Пьерсон, — двигать ею можешь?
— Черт тебя подери! — сказал Александр. — Да не наваливайся ты на меня так. Ведь раздавишь.
Вдруг Дьери начал стонать.
— Моя рука! Рука! Рука!
— Ну что твоя рука? — сказал Майа. — Можешь ею двигать, — да или нет?