— Где мы? — крикнул я Гусакову.
— Я блукаю, — донесся сквозь ветер голос Петра.
Проехав вперед, я в темноте наткнулся на Гусакова. Жеребец его выбился из сил и, повернувшись крупом к ветру, тяжело храпел. Пришлось сменить направляющего коня.
— Узнайте в хате, где мы находимся! — кричу я Козину.
Несколько белых, едва видных во вьюжной мгле фигур бросаются к чернеющему в стороне строению. Скоро они возвращаются и отвечают мне:
— Товарищ капитан, тут клуня, а не хата!
— Добре, хлопцы, — слышу я голос Гусакова, — от нее повинна буты дорожка к Орлову яру. — И Петро бежит к клуне, пытаясь разглядеть дорогу.
Но кто может найти ее среди высоких снежных завалов, в диком снегопаде, когда все вокруг свистит и воет?..
Задыхаясь от ветра и прикрывая лицо от режущих потоков метел и, пересекаем снежное поле.
Кони движутся, повернувшись к ветру боками, сплошная стена перед нами, и кажется, что за него пропасть.
Наконец, направляющая подвода Гусакова уперлась в ветряную мельницу. Заклиненные неподвижные крылья скрипят и гудят… Прячемся за ее дощатым корпусом, окоченевшими руками растираем свои, но будто чужие лица, а ветер шумит все сильнее, он уже ревет, обдавая нас ураганом сыпучего снега. Понуро столпились уставшие кони.
— Сбились мы… — услышал я чей-то глухой голос.
Беспокойство и тревога охватили меня. Я невольно подумал о людях, с которыми пережидаю снежный буран. Гусаков, Баранников, Колосов, Козин, Лесненко — это все знакомые, проверенные в бою товарищи, но остальных я еще совсем не знал. Справятся ли они с трудной задачей, не подведут ли?
— А ну, живы тут? — спросил я нарочито веселым голосом, подходя к возу, прикрытому пологом.
— Живы, товарищ капитан! Табачком согреваемся! За нас не беспокойтесь, не подвели бы проводники! — ответил из-под полога молодой голос.
— Жалко будет, если заблудимся, — произнес кто-то другой.
— Себя, что ли, жалко? — съязвил Баранников.
— Не себя! О запасах говорю! Шутка ли, подарить фашистам целые эшелоны хлеба…
Между тем Гусаков уже успел обследовать ветряную мельницу. Ветряк был ему знаком: много раз ездил сюда Петро с батькиной пшеницей, а иногда навещал мельницу и по кооперативным делам как председатель местного сельпо. Мы находились в восемнадцати километрах от станции Эсмань.
От мельницы мы двинулись вниз по голым скатам. Леденящий ветер снова хлестал нам в лицо. Крутящиеся вихри лохматили гривы коней. Вдруг ведущий конь сорвался с обрыва. Затрещали оглобли. Храпит, бьется бедное животное. Отпускаем упряжь и руками разгребаем снег, тащим коня за гриву, за подпругу, и снова — в путь. Еще едем час или два и вот — наши кони легли. Гусаков говорит, что скоро Орлов яр — еще с десяток ярков и балок с кустарниками.