Особенно выразительной была итоговая схема, относившаяся к первым числам апреля того же 1942 года. Она указывала, что части и соединения восьмого армейского корпуса расположились перед южной опушкой Брянского леса, на линии шляха, связывающего Новгород-Северский с Севском. Они образовали фронт. Над линией фронта я увидел большой вопросительный знак, занимавший половину схемы. А под знаком — знаменатель: 3000. И знак, и число означали, что операция против хинельских партизан закончилась; корпус уперся в Брянский лес, а генерал Бегуман, увы! — потерял из виду, ни много ни мало, трехтысячную партизанскую армию, с обозами, пулеметами, артиллерией. Потерял ее, словно иголку в копне сена!..
Пленные русины, которых мы тут же, в Мезеневке, зачислили в партизаны, помогли мне прочитать текст брошюры. Она была издана венгерско-фашистским генеральным штабом, и ее полное название: «Опыт борьбы с партизанами на Украине». Брошюра составлена по материалам штаба восьмого армейского корпуса и размножена в типографии «Для служебного пользования». В этом труде всё более или менее соответствовало действительности, за исключением сведений об уничтоженных партизанах и отобранном у них вооружении.
Убитых партизан они насчитали 5448 человек, что было преувеличено по крайней мере раз в тридцать, а из трофеев генералу Бегуману достались испорченные и покалеченные немецкие пушки, которых много стояло на полях еще с осени.
Можно извинить фашистскому генералу его пылкую фантазию. Надо же было ему оправдать потерю нескольких тысяч солдат и офицеров, погубленных в марте 1942 года под Путивлем, в Хинельском крае, и в районе Суземки!
Всё это рассказала мне брошюра в начале 1943 года.
Ну, а что же я знал о противнике в марте 1942 года? О чем я мог доложить Фомичу и Гудзенко? О своих догадках и предположениях? Взятые нами «языки» были из нижних чинов и сами не знали, с какой целью перебросили их из района Нежина сюда, в район Глухова и Рыльска.
Мои мысли над картой прервал Баранников. Широко распахнув дверь и крякнув от холода, он загудел без предисловий:
— Михаил Иванович, стоял я этой ночью под вашим окном и слушал, как наша группа наступает…
Это было сказано таким тоном, словно и впрямь до ушей Баранникова долетели звуки боя, происходившего за полсотни километров отсюда.
Я улыбнулся. Баранников после недавней контузии стал глуховат, и теперь воображение очень часто заменяло ему слух.
— Стою я и слушаю, — продолжал он, — как ихний пулемет «универсал» перестукивает. А потом ка-ак наша пушка… — Баранников, присев, взмахнул здоровенным кулаком и ударил по краю стола, — Ка-ак наша пушка навер-не-е-ет! И опять же миномет наш ка-ак долба-не-ет!.. — Баранников наглядно руками и телодвижениями изображал, как падают и «долбают» наши мины.