Петро Гусаков, ведавший хозяйством группы, чуть не плача, жаловался на Фисюна и говорил, что из-за муки и крупы он не знает, куда погрузить снаряды.
— Чем же стрелять будем? — спросил я Фисюна. — Не горохом ли?
Обоз группы мог поднять почти все три тысячи снарядов, но из-за продфуража была погружена лишь одна тысяча.
Пришлось спорить, что нужнее — крупа или снаряды. Фисюн заявил, что там с хлебом туго, что в Брянских лесах моя группа не получит хлеба, если не перевезет трехсот мешков с мукою. Он положительно не хотел признавать ни снарядов, ни пушек, — «воювалы и без гармат у Брянских лесах в гражданську!»
После долгих препирательств мы пошли на компромисс: он приказал навалить на обозы второй и третьей группы по нескольку ящиков со снарядами, а я на каждую подводу с боеприпасами согласился взять по два мешка муки и по мешку овса. Передав часть снарядов Гудзенко — он смог взять лишь несколько сот, — мы разбросали остатки по снегу.
К середине ночи все было готово к походу.
В последний час к нам прибыла племянница Артема Гусакова — Ганна. Она бежала от карателей, всю дорогу несла на руках ребенка, завернутого в летний платок. Ребенок простудился и от крупозного воспаления легких умер в Барановке. Ганне осталось одно — спастись от преследования в отряде. Вместе с Ниной Белецкой она поступила в распоряжение Петра, который определил им место, для начала, при пулеметном расчете.
С чувством глубокой душевной боли покидали мы лесокомбинат — родину многих партизанских отрядов. Жаль было расставаться с жителями, так много сделавшими для нас за несколько месяцев жизни в Хинельском лесу. Они тоже готовились к эвакуации. Кто смог, пошел с нами. Остальные прятали в лесу пожитки и готовились разойтись по окрестным селам. Завтра сюда придет враг.
Моя группа замыкала вытянувшуюся на десяток километров колонну. Грянули два оглушительных взрыва, Это ворошиловцы подорвали свои гаубицы: немыслимо было тащить их по малонаезженным дорогам.
— До свидания, Хинель! — слышались возгласы покидавших опустевший поселок. — Мы еще вернемся!
Предстояло пройти более десяти километров лесом. Узкая тропа в глубоком снегу исключала объезды и развороты. Нагруженные возы медленно ползли через корни, цепляясь за кусты и деревья.
Перед утром лес кончился, открылась широкая равнина. Нужно пройти сорок километров степью, по совершенно открытой местности, и только тогда мы достигнем опушки Брянского леса!
К рассвету мы прошли около половины этого расстояния. При восходе солнца перед нами открылось бескрайнее белое поле, вправо и влево до горизонта тянулись холмы, облитые алым светом восхода. Телеграфные столбы, которые в фиолетовом тумане казались непомерно высокими, шли из Новгород-Северского.