– Я провожу тебя домой.
– Мы так и будем провожать друг друга? – Уинтер допила остатки шоколада. – Ну уж нет. Мы уже решили, что тебе пока нельзя разгуливать в одиночку.
– Со мной уже все в порядке. Валиум выветрился, и руке гораздо лучше, – Пирс подержала руку на весу.
– Что ты будешь делать, если завтра тебе придется оперировать?
Уинтер поджала под себя ноги и изучающе посмотрела на Пирс, которая сидела рядом с ней на диване, опершись головой на спинку и расставив ноги. Было видно, что это удобная и привычная для нее поза. Пирс не сознавала, до чего она прекрасна.
– Завтра я запасной дежурный. Надеюсь, все будет тихо. В противном случае я как-нибудь натяну перчатку и буду действовать здоровой рукой. Мне лишь понадобится помощь, когда я буду мыть руки.
– Пирс, – сказала встревоженная Уинтер, – тебе нельзя мыть щеткой эти ссадины, ты все раздерешь в кровь.
– Я просто продезинфицирую руку, – Пирс ухмыльнулась в ответ на стон Уинтер. – Ладно, согласна, будет сильно щипать, зато я ничего не раздеру щеткой. Я как-нибудь это переживу. К тому же, скорее всего, завтра меня ждет лишь несколько звонков, может, и в операционную заходить не придется. А как насчет тебя, какие у тебя планы?
– Ты знаешь, что тебе прекрасно удается менять тему?
Пирс нахмурилась в недоумении.
– Что ты имеешь в виду?
Уинтер наклонилась к Пирс и положила кончики пальцев ей на колено. Для выразительности она слегка постукивала пальцами:
– Всякий раз, когда мы касаемся малейших трудных моментов, связанных с тобой, ты меняешь тему. Если мы делимся секретами, ты ухитряешься выудить из меня все. В итоге ты знаешь обо мне больше, чем моя мать, а я не знаю о тебе ничего.
– Хорошо, спроси у меня что-нибудь, – сказала Пирс с ноткой вызова в голосе.
– Так не пойдет, – раздраженно сказала Уинтер. – Тут дело не в двадцати анкетных вопросах, а в том… в том… – она запнулась, сама не понимая до конца, в чем же здесь дело. Ее никогда не волновало, если кто-то из ее друзей не слишком охотно делился с ней подробностями своей личной жизни. Уинтер не очень-то хотелось знать эти детали: что делало этих людей счастливыми, что их печалило, о чем они мечтали. Она никак не могла понять, почему ей неприятно, что Пирс неохотно делится с ней этой информацией. – Ладно, проехали.
– Ты тоже кое-что обо мне знаешь, – тихо заметила Пирс, – то, чего не знают другие.
– Правда? И что же это?
Пирс стала постукивать пальцами по тыльной стороне руки Уинтер, которая теперь лежала у нее на бедре.
– Ты знаешь о моей тайной комнате, о моей любви к горячему шоколаду. Ты знаешь… – Пирс мучительно пыталась сформулировать что-то еще, глядя в пытливые глаза Уинтер и понимая, что на самом деле она уже рассказала отрывками всю свою историю: за ужином в первый день ординатуры Уинтер, в заброшенной комнате отдыха, в операционной, когда они обменивались шутками и подкалывали друг друга, и, наконец, сегодня вечером, когда они, перескакивая с одного на другое, делились воспоминаниями о юности, проникнутой мыслью о том, что они станут врачами. – Ты знаешь о том, что я всем хороша для своих родителей… кроме того, что я не сын.