– Ба-а-а, какие люди! Салют героям Шипки и Бородина от освободителей Христмемеля, – и он, с радостной улыбкой сам неторопливо шагнул к Ивану Акинфичу. – Неплохо выглядишь, старина, только извилину поправь, а то перекосилась. А мне видеть тебя такое счастье, что не приведи господь. Одного не пойму: чего ты в боярыни записался? Вроде на Руси трансвеститы и прочие уроды не приветствуются. Или ты к гей-параду готовишься? Так день десантника не скоро, – продолжал он молоть что ни попадя, одновременно с этим постепенно продвигаясь поближе к крыльцу.
Вторично использовать трюк Улана с захватом боярина в заложники он не собирался – достать из голенища сапога нож ему не успеть, да и пятерка воинов за спиной Ивана Акинфича выглядела слишком серьезным препятствием. Зато он таким образом выигрывал свободу для будущего маневра, поскольку ратники, высыпавшие вместе с Петром из церквушки, не видели особого смысла удерживать загадочного иноземца (не к воротам же идет, а направляется вглубь двора, к терему), и слегка отстали. Да и те двое, что выводили Сангре на свежий воздух, отпустили его руки, терпеливо дожидаясь боярских распоряжений. Иван Акинфич молчал, оторопев от столь неслыханного по своей наглости обращения к нему.
– А это, стало быть, твои хунвейбины, – широким жестом указал Петр на оставшихся за его спиной ратников и попутно прикинул, насколько далеко он от них отошел. Получалось, шага на четыре. Вблизи оставались лишь двое, поддерживавшие его на выходе из церквушки. – То-то гляжу, кое-какие рожи мне знакомы. Да и как иначе, когда мне их чистить довелось. Или недостаточно? Так это мы мигом. Ты свистни и любой каприз за ваши гроши на нашем морозе…
– Ты, собака, чтой-то разговорился не по чину, – недовольно проворчал боярин. – А что веселишься, так оно хорошо. Дозволяю, – благодушно махнул он рукой. – Чай, в останний раз. – Приятелю твоему уже не до веселья, а ты поблажи, покамест, – он на мгновение призадумался, – покамест колокола не затрезвонят, – и он многозначительно усмехнулся.
– И на том спасибо. А какая собака? – бодро поинтересовался Петр, делая новый шажок навстречу. – Если кобель, то не возражаю и спорить не стану. А вот на суку не согласен. Ты ее себе забери, благо, ею и представился, то бишь боярыней.
Иван Акинфич побагровел.
– Да я тебя… – задохнулся он от злости.
– И я о том же, – кивнул Сангре. – А слабо лично побазарить со мной за жизнь? Или есть опасения за больничные последствия и ты зажал гроши на инвалидную коляску?
Но тут грянули колокола. Раскатисто, басовито, степенно. С первым же ударом Петр торопливо сорвал с себя шапку и, подмигнув, предложил боярину.