Соляные столбы в аудитории мгновенно превратились в шаловливых отроков. Мой сосед достал из кармана носовой платок, вытер им багровое лицо и громко высморкался. Об увольнении из органов, похоже, он уже не помышлял.
Тяжело вздохнув, я повлекся к ритору. Он походил на изголодавшегося грифа-стервятника, которому не терпится вскочить на жертву, пробить мощным клювом чрево и потянуть из него кишку.
Латынь у меня отскакивала от зубов. Я склонял, спрягал и сыпал афоризмами: «Доколе же ты будешь, Катилина…»
Юристы хохотали как припадочные. Вероятно, я им казался кем-то вроде Карцева, выступавшего в университете на прошлой неделе. «Ты не кассир, Сидоров, ты убийца!»
Не смеялся один Беньямин Айзикович, и это сильно беспокоило.
— Стоп! — наконец поднял он руку. — Несите зачетки. Всем по тройке.
— А мне? — Голос у меня внезапно сел.
— Зачет в ведомость я вам поставил еще на прошлой неделе, — удивленно посмотрел на меня Мельцер. — Надо было спросить в деканате. Давайте зачетку.
Только теперь я узнал истинную цену издевательствам.
Беньямин Айзикович расписался в зачетке и протянул ее мне.
— Начало одиннадцатого, — сказал он. — Может быть, еще успеете к столу. Вы хорошо бегаете?
С этого дня я стал любимым учеником Беньямина Айзиковича. При встрече он хватал меня цепкими пальцами за рукав пиджака и не отпускал, пока я не отчитывался об успехах, включая спортивные.
— Очень хороший мальчик, — говорил он окружающим. — А как знает латынь! Приходите ко мне домой, я вам покажу манускрипт, который еще никому не показывал. Знаете, о чем он?
— О пользе образования, — кивал я.
— Вот! — поднимал вверх указательный палец Беньямин Айзикович. — Даже современного студента можно научить латыни.
Гайворон не знал ни самой латыни, ни того, как я ее сдавал.
— А еще католик, — сказал я.
— Говорят, нам дадут ксендза, который будет служить на белорусском, — снова стал смотреть поверх моей головы Алесь. — В православии таких попов нет.
— А нам и не надо, — хмыкнул я. — Сегодня иду на банкет по случаю Дня славянской письменности.
Это был сильный удар по конфессиональным убеждениям Гайворона. Как бы торжественно ни звучали мессы в костеле, им все-таки было далеко до православных треб. Я уж не говорю о банкетах.
— Где накрывают? — спросил Алесь.
— В «Юбилейке», — сказал я.
Это была наша любимая гостиница. Студентами мы с Алесем жили в общежитии на Парковой и частенько заглядывали в интуристовскую гостиницу «Юбилейная». В баре на втором этаже там было полно валютных проституток, но нам это не мешало. У Алеся среди них были даже подружки, чему я, признаться, тогда завидовал.