Со стены на меня надменно взирала голова лося с огромными рогами. «Свалится — убьет, — размышлял я. — Но отчего ей падать, не на войне, чай, в новой России обедаем. Хотя рога на голову могут свалиться и без войны».
— Пацаном я у него яхту драил, — уловил ход моих мыслей Николай Владимирович. — Женщин там не было.
— Совсем? — удивился я.
— Совсем. Во всяком случае, когда мы ее драили.
Я подумал, что в этот момент их там и не должно быть.
— Яхта у него уже при Советах была? — спросил я.
— А как же, недалеко отсюда, на Пироговском водохранилище.
— Хорошая?
— Крейсерская.
Студентом мне тоже доводилось драить крейсерскую яхту, но я эту тему не стал развивать. При любом общественно-экономическом строе одни драят, другие командуют. Святославу Ивановичу на роду было написано быть капитаном.
— В церковь заедем? — предложил Семенов, когда обед закончился.
— Заедем, — согласился Стахов.
После обеда к нему вернулось хорошее расположение духа, он уже почти не вздыхал.
— Где эта церковь? — спросил я Николая.
— В Рождествене, родовом имении Суворова, — сказал тот. — Вы езжайте, а у меня здесь дела.
На самом деле для него не было места в хозяйской машине. Но и это характерно для любого строя.
К Суворову, братцы, на приступ!
По дороге Семенов рассказал, что Рождествено принадлежало отцу полководца, генерал-аншефу Василию Суворову, который купил имение у князя Барятинского. Здесь Александр Васильевич познакомился с княжной Варварой Прозоровской, жившей по соседству.
— Но брак был несчастливым, — сказал, поморщившись, Семенов. — Александр Васильевич похоронил в Рождествене отца и установил каменный саркофаг с надписью: «Здесь покоится прах генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова, умершего 15 июля 1775 года». А в семнадцатом году этот саркофаг вскрыли и останки выкинули. Церковь тоже пришлось восстанавливать.
Машина остановилась у входа в церковь, возле которой нас поджидал священник.
«Сытное место», — подумал я, разглядывая золотой крест, возлежавший на объемистом чреве батюшки.
Мы вошли в храм.
— Недавно закончили реставрацию алтаря, — с гордостью сказал Семенов. — Второго такого нет.
Алтарь сиял золотом. Для деревенской церкви он был излишне роскошен.
«Но ведь это принцип, — одернул я себя. — Здесь все должно быть лучшим, от конюшни до церкви, не говоря уж о людях».
Я зажег свечу, всунутую мне в руки, перекрестился и прочитал Христову молитву. Это была единственная молитва, которую я твердо знал.
— Пойдемте, кое-что покажу, — поманил меня Святослав Иванович.
Мы вышли из храма и остановились у металлической ограды.