— Не надо, — сказал я. — Может быть, не хватает клубнички, но это не ваш стиль.
— Не мой, — согласился Коноплин.
«У него, наверное, и не было этой самой клубнички, — подумал я. — Резидентом надо было сидеть ниже травы, тише воды. Иное дело нелегалы. Те оттягивались по полной».
Как раз недавно по телевизору показывали бывшего нелегала, который по вкусу легко определял марку виски, стоявшего перед ним на подносе в стаканах. Это меня восхитило. Я, например, не мог определить по вкусу марку водки, а выпил ее немало.
— Виски мы тоже пивали, — сказал Коноплин. — Не велика наука.
«А вот в борделе не бывал», — подумал я.
— Может, и бывал, — строго посмотрел на меня Коноплин. — Но писать об этом не буду.
— Не надо! — поднял я руки вверх.
— Вы с Завальнюком вместе работаете? — спросил Коноплин.
— Боже упаси, — сказал я. — Во Внукове живем.
— Бывал я у него, — кивнул разведчик. — Картошку ели.
— Поджаренную? — осведомился я.
Белорусу можно было спрашивать о подобных тонкостях.
— Вареную, — подвигал бровями разведчик. — С селедкой хорошая закуска.
— Конечно, — согласился я. — Но выпиваю я там с Квасниковым, бывшим кремлевским охранником.
— А что он во Внукове делает? — удивился Коноплин.
— По совместительству поэт. Хороший мужик.
Коноплин с сомнением посмотрел на меня. Охранник и поэт у него не складывались в одно целое.
Но Квасников и вправду был хороший мужик. Он въехал в наш коттедж вместо Файзилова, который, как я уже говорил, получил дачу в Переделкине. Когда мы с Васильевым начали строительство, Квасников тоже присоединился к нам, хотя жилплощади у него хватало: пятикомнатная квартира в Москве, двухкомнатная во Внукове. Жена, правда, жила в Минске, но, если вдуматься, это тоже дополнительная жилплощадь.
— И зачем мне все это? — чесал затылок Сергей Павлович, наблюдая, как каменщики кладут стены. — Зря мы в это дело вляпались, не наша ведь собственность, общественная.
— Хоть поживем как люди, — отвечал я. — Гостей будем принимать.
— Гостей я люблю, — кивал крупной головой Квасников. — Главное, чтоб готовили сами. Я к столовой привык.
«Настоящий служака, — подумал я. — Интересно, стихи он слагал на посту или во время отдыха?»
— По-всякому, — вздохнул Сергей Павлович. — В Кремле, правда, особо не думаешь, там исполнять надо.
— Все руководство в лицо знал?
— Конечно. Но там чужого человека издалека видно. Однажды взял с собой на фуршет двоюродного брата, из Сибири приехал. «Ни с кем не разговаривай, — говорю, — только ешь и пей». Петруха у меня понятливый, нашей породы. Стоим мы, значит, в углу, выпиваем, закусываем. И тут в зал входит Брежнев. Огляделся, а в зале человек сто, не меньше, взял рюмочку — и к нам. Подошел к Петрухе вплотную, наклонился к уху и говорит: «Ну, как там наши?» Тот стоит по стойке «смирно», а у самого рюмка мелко дрожит. «Это мой брат, — говорю я Брежневу, — из Сибири». Леонид Ильич кивнул, выпил и дальше пошел. А ты говоришь — начальство.