— Как вы намерены поступить со мной? — спросил дон Фернандо, хмуря брови.
— Даешь мне слово, что не убежишь, а пойдешь в тюрьму и будешь ждать там милости короля?
— Хорошо. Даю слово.
— Следуй за мной.
Подойдя к лестнице, дон Иньиго крикнул:
— Дорогу! И пусть никто не оскорбляет пленника, отныне он под охраной моей чести.
Все расступились; верховный судья, а за ним дон Фернандо сошли по лестнице, залитой кровью.
Выходя из дверей, молодой человек окинул всех презрительным взглядом, и тут, вопреки повелению дона Иньиго, раздались угрожающие выкрики, послышались проклятия; дон Фернандо, смертельно побледнев, бросился к шпаге, выпавшей из рук одного из убитых.
Но дон Иньиго сделал предостерегающий жест и произнес:
— Вы дали честное слово!
Пленник с поклоном ответил:
— Можете на него рассчитывать.
И один из них пошел по дороге к городу — в тюрьму, а другой пересек площадь Лос-Альхибес и направился ко дворцу Альгамбра — к дону Карлосу.
Король ждал, в мрачном молчании прохаживаясь по залу Двух сестер, когда ему доложили о приходе верховного судьи.
Он остановился, поднял голову и устремил взгляд на дверь.
Появился дон Иньиго.
— Да позволит мне ваше высочество поцеловать его руку, — сказал верховный судья.
— Вы явились — значит, виновный взят под стражу?
— Да, государь.
— Где же он?
— Должно быть, уже в тюрьме.
— Вы отправили его под надежной охраной?
— Надежней я не мог бы найти — под охраной его честного слова, государь.
— Вы уверены в его слове?
— Ваше высочество, не забывайте, что нет цепей крепче слова дворянина.
— Что ж, хорошо, — ответил дон Карлос. — Вечером будете сопровождать меня в тюрьму. Я выслушал жалобы отца, остается услышать, что скажет в свое оправдание сын.
Дон Иньиго поклонился.
— Впрочем, что может сказать в свое оправдание сын, ударивший отца! — негромко произнес король.
День, и так уже переполненный событиями, обещал любопытным еще немало нового до того часа, когда солнце, вставшее утром из-за ослепительных вершин Сьерры-Невады, скроется за мрачными отрогами Сьерры-Морены.
Как мы уже сказали, дон Иньиго пошел во дворец, а дон Фернандо, пленник своего слова, направился в тюрьму; он шел, высоко и гордо подняв голову, не как побежденный, а как победитель, ибо считал, что не сдался, а покорился чувству, которое, хотя и повелело ему сдержать гнев и, быть может, пожертвовать жизнью, таило в себе нечто отрадное.
Он спускался по дороге к городу; вслед за ним шли многие из тех, кто только что следил за его ожесточенной борьбой; дон Иньиго запретил оскорблять пленника; однако, пожалуй, сильнее, чем запрет верховного судьи, благородными сердцами испанцев сейчас владело то восторженное изумление, что всегда вызывает отвага у отважного народа; люди, сопровождавшие пленника, толковали между собой о том, как ловко он наносил и отражал удары, и напоминали почетную свиту, а не позорный эскорт.