Отец согласился без возражений и расспросов.
Пролетело три дня.
На третий день Беатриса, как и в прошлый раз, объявила о приходе дона Руиса.
Как и тогда, я велела его принять. Он так держал себя при расставании, что несказанно тронул меня: было что-то возвышенное в том уважении, какое он проявил к бедной погибшей девушке.
Он вошел и остановился близ двери.
"Подойдите, сеньор дон Руис", — сказала я.
"Мой приход вас удивляет и стесняет, не правда ли?" — спросил он.
"Удивляет, но не стесняет, — ответила я, — ибо я чувствую в вас друга".
"И вы не ошибаетесь, — проговорил он. — Однако я не стал бы надоедать вам, если б это не было необходимо для вашего спокойствия".
"Объясните же мне все, сеньор дон Руис".
"Я не мог сказать вашему отцу, что вы отказались быть моей супругой, поскольку он велел бы все объяснить, а ведь вы не посмели бы признаться ему во всем, как признались мне, не правда ли?"
"Предпочла бы умереть!"
"Видите, я поступил правильно".
"А что вы сказали?"
"Я сказал, что вы просите несколько дней для размышления и хотите провести эти дни в одиночестве".
"Так, значит, вам я обязана своим спокойствием?"
Он поклонился.
"Теперь, — продолжал он, — всей душой поверьте мне, что я ваш друг, это очень важно".
Я протянула ему руку.
"О да! Друг, искренний друг, я верю", — произнесла я.
"Тогда ответьте мне прямо, без колебаний, как вы сделали в первый раз".
"Спрашивайте!"
"Надеетесь ли вы выйти замуж за человека, которого вы любите?"
"Нет, это невозможно".
"Разве он умер?" — воскликнул дон Руис.
"Он жив".
Искра радости, блеснувшая в его глазах, погасла.
"Вот и все, что я хотел узнать", — поклонившись мне снова, он вышел со вздохом.
Прошло еще три дня.
Я не покидала свою комнату, и, кроме Беатрисы, никто ко мне не входил, даже отец.
На четвертый день дон Руис появился снова.
Я почти ждала его и перестала дичиться; это был мой единственный поверенный, и я понимала, что он сказал правду: он был настоящий друг.
Как всегда, он вошел очень почтительно и только по поданному мной знаку приблизился ко мне.
Я протянула ему руку, он взял ее и слегка коснулся губами. После недолгого молчания, глядя на меня с глубоким сочувствием, он произнес:
"Я все время размышлял о вашем положении — оно ужасно".
Я вздохнула.
"Несмотря на все мои старания, нельзя вечно откладывать ваш ответ".
"Увы, это так", — согласилась я.
"Я бы мог сказать, что отказываюсь от своего предложения; я готов был бы, как это не постыдно, сказать, что разорение вашего отца охладило мои чувства. Но что даст вам мой отказ? Отсрочку — в два-три месяца".