Я залилась слезами, ведь он был прав.
"Не сегодня-завтра ваш отец все узнает, узнают люди, и тогда… тогда вы будете обесчещены", — добавил он, понизив голос.
"Как же мне быть?" — воскликнула я.
"Выйти замуж за человека, преданного вам, готового стать вашим супругом перед светом, а для вас только братом".
Я покачала головой и прошептала:
"Да, но где найти такого человека?"
"Вот он — представляю его вам, Мерседес, ведь я говорил, что давно люблю вас".
"Вы любите, но…"
"Люблю страстно, всем сердцем, всей душой, и преданность — одно из тех чувств, что я питаю к вам".
Я подняла голову, почти испуганная его словами.
Я не думала, что преданность всесильна!
"Я буду вашим братом, — повторил он, — а ваше дитя станет и моим, и клянусь честью дворянина, никогда, ни единым словом мы не обмолвимся об этом".
Я смотрела на него, полная сомнений и колебаний.
"Пожалуй, поступить так все же лучше, чем броситься из окна в реку, протекающую под окнами вашего дома…"
Я промолчала, а потом упала к его ногам.
"Брат мой, — сказала я, — сжальтесь над своей супругой и пощадите честь моего отца".
Он поднял меня, поцеловал мне руку и удалился.
Через две недели я вышла за него замуж.
Как подобает человеку благородному, дон Руис выполнил обещание, но сама природа восстала против обмана, и хотя дон Руис всегда по-отцовски заботился о моем сыне, Фернандо не питал к нему сыновних чувств.
Вот, государь, теперь вы знаете все!..
— Кроме имени отца, — возразил король, — но вы сейчас его назовете.
Опустив глаза, Мерседес прошептала:
— Дон Иньиго Веласко.
— Хорошо, — сказал король. — Я узнал все, что хотел. И он вышел с важным и мрачным видом, а она так и осталась стоять на коленях.
Перед уходом он негромко произнес:
— Я так и думал: не может быть, чтобы сын дал пощечину родному отцу.
На рассвете несметная толпа заполнила площадь Лос-Альхибес, теснясь около эшафота, воздвигнутого посреди площади.
У подножия стоял палач со скрещенными руками.
Все, что предстояло, держали в строгой тайне, но люди говорили, что будет приведен в исполнение первый приговор, вынесенный королем доном Карлосом.
В многолюдной толпе попадались мавры. Их сразу можно было узнать даже не по восточному одеянию, а по горящим глазам. Глаза эти блестели от радости, ведь им доведется увидеть казнь дворянина, rico hombre и христианина.
На башне Вела пробило девять часов утра, и в тот же миг ворота Альгамбры распахнулись, стража построилась двойным рядом, потеснила толпу, образовавшую огромный круг; в центре его возвышался эшафот.
Немного позже появился король дон Карлос; он щурился и с тревожным нетерпением поглядывал по сторонам. Казалось, он, по обыкновению, ищет глазами гонца, которого ждет уже давным-давно.