— Но он опасен!
— Честный человек никогда не может быть опасен.
— Но его ненавидят господа де Гизы!
— А!
— Но его ненавидит моя мать!
— Тем более важно, государь, чтобы начать бунт против господ де Гизов и против королевы-матери помилованием советника Дюбура.
— Мой кузен!
— Удивительно! Надеюсь, что ваше величество взяли на себя труд взбунтоваться против королевы-матери не для того, чтобы ей угождать.
— Это верно, Луи; но смерть господина Дюбура — дело решенное: это согласовано между господами де Гизами, моей матушкой и мной, к этому уже нельзя возвращаться.
Принц де Конде не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд, полный презрения, на этого короля, считающего согласованным делом, к которому нельзя возвращаться, смерть одного из честнейших судей королевства, причем в то время, когда этот судья еще жив и достаточно только одного слова, чтобы он не был казнен.
— Ну, раз это согласованное дело, государь, — заявил он с оттенком глубокого негодования, — то не будем больше говорить об этом.
И принц поднялся, чтобы откланяться и уйти, но король остановил его.
— Да, это, конечно, так, — сказал он, — не будем, не будем больше говорить о советнике, зато поговорим о чем-нибудь другом.
— И о чем же, государь? — спросил принц (он ведь пришел только ради советника).
— Но, в конце концов, мой дорогой принц, разве существует только один выход из столь неудобного положения? Вы ведь изобретательны до гениальности: придумайте мне другой.
— Государь, первый вам предоставил Господь. Люди не могут выдумать ничего равноценного.
— По правде говоря, мой кузен, — сказал юный король, — мне самому как-то не по себе при мысли, что я обрекаю на смерть невинного.
— Тогда, государь, — торжественно произнес принц, — тогда, государь, прислушайтесь к голосу собственной совести. Добро никогда не пропадает бесплодно, оно может способствовать тому, чтобы в сердцах подданных расцвела любовь к королю. Даруйте помилование господину Дюбуру, государь, и начиная с того дня как вы объявите о помиловании, — то есть когда вы претворите в жизнь свое исключительное королевское право, все на свете узнают, что именно вы на деле являетесь правящим сувереном!
— Ты этого хочешь, Луи?
— Государь, я действительно прошу у вас помилования, причем готов поклясться, что этот шаг целиком и полностью в интересах вашего величества!
— Но что скажет королева?
— Какая королева, государь?
— Королева-мать, черт побери!
— Государь, в Лувре не может быть другой королевы, кроме добродетельной супруги вашего величества. Мадам Екатерину все считают королевой потому, что ее боятся. Сделайтесь любимым, государь, и вы станете королем!