— То есть, если бы рана была глубже, он умер бы на месте, — сказал Сантини. — А так он просто не может разговаривать. А будет ли он вообще когда-нибудь говорить?
— Иногда поврежденные голосовые связки можно частично или полностью вылечить. Но все равно нормально говорить человек уже никогда не сможет.
Сантини вытащил какую-то бумагу из кармана и стал внимательно изучать ее. Мне показалось, что он изучает ее только для вида, а на самом деле он прекрасно знает содержание этой записки. Нахмурив лоб. Сантини продолжал рассматривать записку и вдруг сказал равнодушно:
— Мы установили вашу личность.
Я никак не отреагировал. Наконец доктор Минор спросил:
— Ну, и кто же он?
Сантини прочитал с листка, который он только что так внимательно изучал:
— Вик Пацифик. Виктор. Тридцать шесть лет. Место рождения Нью-Йорк-Сити. Но это ложь.
Сантини смотрел на меня и ждал возражений. Но я оставался совершенно безучастным.
— Откуда у вас эти данные? — спросил врач.
— В архиве армии оказались его отпечатки пальцев. Но эти данные не совсем полные. Мы не смогли найти его адреса, и некоторые другие подробности нам тоже еще до сих пор неизвестны.
Это меня почему-то насторожило.
— А какую еще информацию вы получили из архива армии? — спросил доктор Минор.
— Пацифик утверждает, что он сирота. Адрес, который он дал, я проверил, но там нет ничего, кроме газовых труб.
— Он был на войне?
— Да. И о нем там самые положительные отзывы. Он был в танковых войсках. В 604-м полку. В Африке. Старший фельдфебель. Шрам на спине — это результат ранения. Он находился в лазарете в Африке. Потом его демобилизовали. — Сантини сложил листок и убрал его в карман. — Родственников у него нет. Он не был женат. В полицейской регистрационной книге никаких сведений о нем нет. После демобилизации он получил свои деньги и исчез. Никогда не подавал прошения о материальной помощи. О нем вообще ничего не знали до тех пор, пока не нашли его с перерезанным горлом. — Он снова очень недружелюбно посмотрел на меня. — Что вы, черт возьми, делали все это время?
Я поднял руку внутренней стороной ладони наверх в знак того, что я этого не знаю.
Сантини спросил врача, когда меня выпишут из больницы.
— Как только он сможет сам есть, — сказал Минор. — Наверное, не раньше, чем через неделю. Опасность для жизни миновала, и он быстро пошел на поправку. Самая сложная проблема для него — научиться опять нормально есть и пить.
Из больницы я был выписан только через две недели. Все это время я пытался лихорадочно вспомнить, какие же трудности были у меня до сих пор. Иногда мне казалось, что я вспоминаю, что произошло в ту роковую ночь. В памяти всплывали вдруг то темная комната, то пятно света, то какие-то лица.