— Булгарин? А-а, Велко из Расы. — Акакий беспрестанно трогал, щупал, измерял шишку на лбу с таким сосредоточенным видом, будто собирался подарить человечеству научный трактат о возникновении лиловых выпуклостей на головах людей под воздействием твёрдых подоконников и непрерывном росте оных. — Выходит, от тебя скрыли правду.
— Скрыли? Что именно?
— Правду о том булгарине, который похитил Марию, а ты, великодушный, приказал повесить его за это вниз головой на стене фиссалийского укрепления.
— Его не повесили?!
— Живой и невредимый, — сказал Акакий.
— Глупец! Я самолично наблюдал, как люди Блуда вздёрнули его за ноги.
— Я, господин, тогда там не был и ничего не видел. Ведь ежели, к примеру, вспомнить, что я только теперь побывал в Фессалии, как же я мог видеть? Но я слышал об этом своими ушами двадцать дней назад. Булгарин Велко жив.
— Кто смеет утверждать подобное?
— Не помню точно… кажется, какой-то лучник. Случайный разговор. Так, между прочим.
— И что же он сказал, тот лучник?
— Божился, будто было так. Его, булгарина, подвесили, но он не стал кричать и каяться и не взмолился. Все вскоре разошлись. Ведь ежели, к примеру, рассудить, кому охота созерцать молчащего на пытке? Ты тоже на него махнул рукой, оставил воронам и удалился, чтобы запереть беглянку в башне. И задержался там. А стража со стены заметила, как набежали снизу пастухи, на брёвнах прошмыгнули через озеро и мигом выкрали булгарина. Их старшина, овечий мистий, перерезал верёвку. Охранники опомниться не успели, они уже обратно по воде. Тогда, боясь твоего гнева, стражники подвесили на место Велко чучело из мешка с травой. Ты глянул издали и не обнаружил подлога. Ведь ежели, к примеру, вспомнить, был вечер. А утром тебе сказали, что к трупу привязали камень и утопили. Булгарин больше не занимал тебя, ты думал о Марии. Вот что я слышал.
Калокир стоял некоторое время с открытым ртом. Акакий переминался с ноги на ногу, прикидывая, то ли дать стрекача, то ли остаться и посмотреть, хватит ли хозяина удар. Но динат пришёл в себя, проронил:
— Да, припоминаю, так было…
— Конечно, господин, они там, все преступные бездельники и дармоеды, не то что я!
— Заклевали б их вороны! — вскричал Калокир. — Теперь всё прояснилось. А я ведь смирился с исчезновением пастухов. Лишь бы овцы не пропали. Мистий не раб и не парик[42]. Как всякий наёмный, он волен уйти, если хочет. Я даже возрадовался тогда, ведь ежели, к приме… Тьфу! — Калокир схватил железный пестик со стола, где стояло сигнальное било, и швырнул его в Акакия. — В зубах навязло! Ещё раз услышу твоё «ведь ежели», задушу!