Раненые слушали раскрыв рты; кто-то яростно матерился. Здоровенный артиллерист, до самых глаз заросший курчавой чёрной бородой, даже всплакнул и принялся вытирать глаза рукавом шинели. А я смотрел и думал: сколько среди этих людей найдётся таких же, как тот матрос, о котором писал неизвестный французский стрелок? Да уж наверняка не один. Вот хотя бы бородатый артиллерист. Или вон тот, с надписью «Баянъ» на бескозырке. Или этот, с перебинтованной головой, на костыле, обмотанном грязными тряпками.
Слава Богу, в России неизменно не только санитарное состояние улиц…
Когда слушатели разошлись, я выпросил газету у рыжего солдатика, посулив взамен пятиалтынный – потом, когда ко мне приедут с берега. Тот поверил – нравы здесь простые.
Кстати, о береге: девчонок что-то не видать. На часах девять-тридцать утра; мы уже восемь часов как должны были покинуть Артур. Георгий Петрович так и не объявился, и это грустно – выходит, наш историк всё же погиб или как минимум серьёзно ранен; при ином раскладеондал бы о себе знать. Перспектива возвращения, таким образом, тонет в тумане, на помощь из будущего пока лучше не рассчитывать. Выкарабкиваться из этой канавы нам придётся собственными силами.
Или нет? Обычноя незапоминаю сны. Носутра, только проснувшись, я осознал ясно отпечатавшуюся в мозгу картинку – полутёмная лазаретная палуба, дежурная сестра, клюющая носом под лампочкой в проволочной сетке, храп раненых, кто-то жалобно вскрикивает, стонет… И неясная фигура, склонившаяся надо мной: холодное прикосновение металла, лёгкий укус, шипение… и я проваливаюсь в темноту.
Сон? Может, и так. Но почему на том самом месте, на сгибе руки, нашёлся розовый кружок с красной точкой посредине, будто от инъекции? С утра я нарочно поинтересовался у Марии Степановны, – так зовут старшую сестру – не делали ли мне ночью уколов. Та посмотрела на меня, как на помешанного, и ласково так объяснила, что ночью было не до меня: принимали раненых с сухопутного фронта, после сильнейшей бомбардировки фортов. А шприцы на «Монголии» наперечёт, какие есть – все кипятят для инъекций морфина.
Интересные сны снятся на этом пароходе…
Так или иначе, а с утра я чувствую себя заново родившимся. Ни тошноты, ни головной боли; даже распоротое острой щепкой плечо почти не ноет. Тело наполнено звенящей энергией – хочется вскочить и бежать. Вернее, плыть – по-другому на берег не попадёшь. Сажёнками, через всю бухту, ага.
Нет, обо мне не забыли. Ближе к полудню на баркасе прибыла посылка «с воли» – Светлана с Галкой передали мне одежду. В кармане офицерского френча (гимназической куртки, видимо, купить не удалось) сыскались семь рублей ассигнациями, горсть мелочи ещё рубля на полтора и записка. Из неё я узнал о вчерашних похождениях барышень, и об обломе с китайским торгашом, и о смелой идее обратиться за помощью к жандармам. И, главное, о состоявшемся под вечер визите к главе местной Триады.