Его кабинет состоял из приемной, непосредственно кабинета, где был диван, на котором он принимал пациентов, и ванной комнаты. Именно в ней все и происходило. В ванной комнате. Иногда еще на диване.
В первый раз он пустил в ванну воду с пеной, не очень много, на самом донышке, и велел мне вымыться. Он тоже разделся и сел на край ванны. Затем он сказал, чтобы я вымыла его член мылом, а потом он вымоет им меня. Его возбуждало совместное мытье. Он настаивал на чистоте и время от времени награждал меня шлепками. Он брал меня в ванной или в кабинете на диване для пациентов. Я задыхалась; от его тела отвратительно пахло.
Он лишил меня девственности. Он говорил, что будет нежным и добрым. Я не могу сказать, что это было не так. Не могу сказать, что он меня насиловал. Я ведь сама к нему пошла. Один раз. Потом еще много раз. Но я также не могу сказать, что не чувствовала себя изнасилованной. Подумать только: он давал юным девушкам советы по сексуальному воспитанию, а за книгу, посвященную проблеме полового созревания, даже получил медаль, которой страшно гордился. Он называл себя моим рыцарем, а меня — своей принцессой.
У него была жена и дети, он был очень известным врачом. Мне было семнадцать лет, я была дочерью иммигрантов. Впоследствии он еще больше прославился и даже выступал по телевидению в некоторых программах, которые смотрели мои родители. Как только он появлялся на экране, я выходила из комнаты.
Потом он на некоторое время исчез. Когда он снова возник, я сказала, что больше не желаю его видеть. Он преследовал меня, ходил за мной по улице, поджидал возле школы, говорил, что хочет со мной пообедать. Просто пообедать. Поначалу он ничего не требовал, но постепенно перешел к уговорам вернуться к нему в кабинет. Он так настаивал, что иногда казался мне маленьким мальчиком, которого так легко обидеть. Еще он говорил мне гадости. Обо мне, о моей семье. Это меня огорчало. До слез. И мне уже было все равно, что он со мной сделает, лишь бы оставил меня в покое. Раз и навсегда. Я ходила с ним потому, что после каждого визита он пропадал хотя бы на несколько дней.
Я забеременела, но ему удалось договориться об аборте — он ведь был врач. Однажды днем он отвез меня в частную клинику. Помню свое странное ощущение от того, что я была с ним, но не в его кабинете и не в ресторане. Женщина, которая меня оперировала, явно привыкла оказывать доктору подобные услуги, помогая попавшим в трудную ситуацию девушкам. Они разговаривали в моем присутствии, но она не задала ни одного вопроса по поводу моей «проблемы»; судя по всему, она не сомневалась, что я обратилась к доктору через журнал. Очевидно, я была не первой, кого он сюда привел, но была ли я первой, кого он сам обрюхатил? Этого я не знаю. Через несколько часов после операции у меня вздулся и затвердел низ живота; было очень больно, поднялась высокая температура. Я не могла пожаловаться родителям, а обращаться к доктору не хотела. Я видеть его не могла.