Пару недель спустя он подкараулил меня возле школьных дверей и сказал, что мечтает еще раз со мной переспать.
— На прощание, понимаешь? Это очень важно.
— Не хочу.
— Не хочешь со мной попрощаться? То есть ты хочешь, чтобы мы и дальше встречались?
— Нет. Я больше не хочу тебя видеть. Даже за обедом.
— Пойми, обязательно должен быть последний раз.
— Почему?
— Потому что иначе мы не сможем окончательно расстаться.
— Прекрати. Я все скажу родителям.
— Ты об этом еще пожалеешь! Поверь мне.
Угрозы хватило, чтобы он исчез из моей жизни. Я сдала выпускные экзамены. Через несколько лет на приеме у гинеколога я узнала, что у меня никогда не будет детей: аборт вызвал осложнения, которые надо было лечить сразу, но я упустила время. Доктор, у которого к моменту нашего знакомства было двое детей, впоследствии стал отцом еще троих. Я узнала об этом, когда он умер, лет десять назад. О нем тогда писали во всех газетах.
Скончался знаменитый детский психиатр, человек, внесший неоценимый вклад в популяризацию психоанализа. Благодаря его трудам мы гораздо лучше понимаем современных подростков.
Подъезжая к Парижу, я застряла в пробке у Порт-д’Орлеан, и тут мне позвонил мой друг-перуанец Карлос, оператор «Франс Телевизьон». В юности он ездил стажером в Габон, где подхватил неизлечимую болезнь — что-то вроде хронической желтой лихорадки, которая теперь нападает на него раз или два в год. Во время приступа у него сводит судорогой мышцы, и приходится на несколько дней ложиться в больницу. Тогда он звонит мне и просит заменить его на срочной съемке, что я охотно делаю — во-первых, потому, что хорошо знакома с его аппаратурой и его стилем работы, а во-вторых, потому, что лишние деньги никому не мешают.
Карлос говорил умирающим голосом и умолял меня немедленно мчаться к его коллеге-журналисту, который только что заходил к нему, чтобы забрать камеру. Мы назначили встречу в бистро у Елисейских Полей, за дворцом Гран-Пале, стеклянный купол которого наводил на мысль о санатории для безнадежно больных туберкулезом.
Я села на банкетку, обитую красной искусственной кожей, рядом с парой актеров, репетировавших какую-то сцену. Они, как это принято говорить, «пробегали» текст, быстро обмениваясь репликами, просто чтобы удостовериться, что ничего не забыли. Речь шла о свадьбе, и они с полнейшей невозмутимостью осыпали друг друга оскорблениями, напомнив мне моих родителей, — те точно так же репетировали очередной скетч за ужином, на скорости бубня текст без всякого выражения. Я машинально бросила взгляд на телефон — не звонила ли Джорджия. Теперь я постоянно, по несколько раз в час, проверяла телефон, даже не замечая, что делаю, — так люди не замечают, что моргают. Тут я увидела Патриса — того самого журналиста, с которым у меня была назначена встреча. Он стоял возле стойки в своей потрепанной флисовой куртке, похожий на гигантского плюшевого медведя.