Гулам жестом руки остановил его.
— Больного нельзя волновать, мулла-саиб… Лучше выйдем отсюда и поговорим в зале.
— Нет, нет! — забеспокоился Азиз-хан… — Сидите… Эта дрянь осрамила меня на весь Лагман и Кабул. И я не успокоюсь до тех пор, пока не смою позор со своего имени.
«Кровью!» — добавил про себя мулла Башир.
«Ядом кобры напоить бы ее, вот чем!.. — подумала Гюльшан. — А ведь еще вчера отец готов был всех нас предать огню за Амаль».
Азиз-хан словно прочел мысли дочери.
— Око мое, — виновато взглянув на нее, проговорил он, — скажи, пусть подают нам чай…
— Хорошо, отец.
Гюльшан вышла. На веранде воцарилась тишина. В душе Азиз-хана продолжал бушевать огонь: «Подумать только, дочь нищего садовника отказалась выйти замуж за хана! Какая срамота!.. Наверное, теперь весь Лагман от малого до седобородого смеется надо мной». Эти мысли острыми клещами сжали его сердце, и он со стоном схватился за грудь.
— Хан-саиб, вам нельзя волноваться! Прошу, забудьте Амаль и все, что связано с нею. Это вам будет лучшим лекарством, — проговорил Гулам и уничтожающе посмотрел на муллу Башира.
Но духовный отец не заметил его взгляда. Он был занят своими мыслями и обдумывал, как руками Азиз-хана нанести удар Надиру и его защитникам.
— Доктор, — повернулся он к Гуламу, — вы получите две тысячи афгани бахшиша[34], если Амаль вернется в Лагман без операции.
— Пять тысяч! — воскликнул Азиз-хан. — Пять!..
Гулам недоуменно смотрел на муллу Башира.
— Но, позвольте, как это возможно! — начал он с возмущением.
— А почему бы и нет? За золото в Иране можно снять с поста министра, не только что…
— Сердце честного афганца неподкупно, саиб! — с достоинством ответил Гулам.
— А честь ислама можно растоптать? — вышел из себя мулла Башир. — Клянусь именем двенадцати имамов, я собственноручно предал бы огню врача, который осмелился бы вмешиваться в дела аллаха!..
— Боюсь, что вам не придется утруждать себя.
— Вы так думаете?
— Убежден.
— Я напишу в Совет улемов.
— Ну и что же? Вы, конечно, вольны в своих поступках, но…
— Никаких «но»! Никто не допустит вашего заговора!..
— Какого заговора, против кого?
— Против устоев ислама… Против самого аллаха!
Доктор Гулам не смог сдержать улыбки.
— О саиб, я не знал, что земным богом в Лагмане является ваше преосвященство…
На террасу вошла Гюльшан и вместе с нею прислуга с подносом, наполненным лакомствами. Когда поднос был поставлен на ковер, Гюльшан жестом руки отпустила служанку и сама принялась угощать мужчин. Едва успела она поставить стакан с чаем перед муллой Баширом, как ее позвал взволнованный голос матери.