— Нет!
— Почему? Ведь вы видели глаза больной. Они блестящие, как алмаз, кристально чистые и прозрачные, как капля утренней росы. В них пульсирует и кровь… Скажите, есть ли в них жизнь?
— Возможно, что и так, — раздался голос Шнейдера. — Но что из этого следует?
— Сомнения нет, у больной отслойка сетчатой оболочки…
Шнейдер с трудом сдерживал себя. Он ненавидел в эту минуту всех: и Хашимову, и мирзу Давуда, и больную.
— У девушки нет ожога век, шторы ее глаз не закрыты наглухо, как это бывает у сотни других больных, — продолжала доказывать Саадат. — У нее нет и бельма, при котором даже пересадка не дает иногда нужного эффекта. Ткани ее глаз не омертвели, они живы!
— Что же вы предлагаете? — приготовился к отпору Шнейдер.
— Операцию. Она может принести положительные результаты.
— Может принести или принесет наверняка?
— Ну, это уже будет зависеть от искусства хирурга!
— И только?
— Пожалуй, да. И, конечно, от добросовестности…
— Я даром рисковать не намерен, мадам.
— Как вас понимать?
— Я категорически против тупого, дешевого героизма.
— Тупой героизм? — переспросила Хашимова. — Не имеем ли мы дело с трусостью? — Саадат начинала горячиться.
Шнейдер побледнел. Достав платок, он вытер выступившие на лбу капли пота.
— Я надеваю перчатки только в одном случае: когда убежден в благополучном исходе операции.
— Значит, это не такой случай?
— Должен ли я вам, коллега, изложить подлинные причины, почему я не решаюсь взяться за эту рискованную и весьма опасную затею?
— Вы мне не подотчетны, — спокойно ответила Хашимова.
— Знаете ли вы, мадам, что я работаю по контракту?
— Да.
— Согласны ли вы, что у меня, как врача, в данном случае могут быть свои суждения о том, что делать и как поступать?
— Вполне.
Хашимова уже поняла, в чем дело, и у нее невольно вырвалось:
— В Советском Союзе больных лечат бесплатно!
— У меня нет паспорта коммунистического врача! — зло ответил Шнейдер и встал с кресла.
— Господин Шнейдер! — воскликнул мирза Давуд.
— Я отказываюсь делать эту операцию! — воскликнул Шнейдер.
Вошла Зульфия, но сказать ничего не успела. Из-за ее плеч показался взволнованный Надир. Переступив порог, юноша замер. Он переводил свой тревожный взгляд с одного врача на другого. Увидев Хашимову, бросился перед ней на колени и заговорил, словно в бреду:
— Ханум, я искал вас по всему Кабулу… Искал, как заблудившаяся маленькая лань отыскивает свою мать! У кого только я не спрашивал о вас!.. И у добрых и у злых…
Растерянная Хашимова попыталась поднять его с ковра, но это оказалось невозможным.
— Вы ведь знаете меня! — продолжал Надир. — Вы были в нашем стане, когда змея умертвила моего отца. Вот ваш бесценный подарок… — Дрожащими пальцами Надир достал из кармана фотокарточку с автографом Хашимовой и протянул ей. — Ханум, сжальтесь над моей Амаль… Сорвите с ее глаз вечную тьму. Я не хочу его, — указал он на Шнейдера. — У него злая душа… Амаль нельзя возвращаться в Лагман без прозрения… Она погибнет там от людской ненависти. Спасите ее, ханум!.. Верните ей зрение. Клянусь жизнью матери, клянусь любовью Амаль, что вы навеки станете моим богом!..