Этот же вопрос почему-то тревожил и Амаль. «Кто же его Лейли? Наверное, Гюльшан. Говорят, она очень красивая… Ах, послушать бы еще его голос!» Амаль ждала песни Надира, а мать его тихо жаловалась богу: «Какое новое несчастье, аллах, ты гонишь на меня? Неужели сын унаследовал от отца его безумство? Неужели он влюблен? О аллах, спаси его от огня любви!.. У меня нет никого на свете, кроме сына».
В тяжких терзаниях прошла для Биби эта ночь…
Наутро, когда сквозь листья тенистых аллей солнце осветило землю золотыми лучами, Азиз-хан, узнав, что ночью пел Надир, встревожился не меньше Биби. Отец Гюльшан уже заметил повышенный интерес дочери к батраку. Ему уже казалось, что между его дочерью и бесприютным кочевником вспыхнула любовь. Уж не сама ли строптивая Гюльшан толкнула Надира на это? От своенравной девчонки можно всего ожидать. Вот возьмет да и объявит нищего раба своим женихом? И тогда никто, даже он, Азиз-хан, не в силах разрушить нежелательный брак.
Вероятность такого позорного исхода показалась Азиз-хану до того реальной, что он даже вздрогнул. «Подумать только, что скажут люди!.. Дочь Азиз-хана взяла себе в мужья босяка!» И повелитель приказал позвать к себе певца.
Надира разыскали во дворе и привели в особняк.
Азиз-хан направил на него свой суровый взгляд… и ничего не сказал. Облик юноши покорил его взор. «Гм… не мудрено, если Гюльшан и в самом деле полюбит его», — подумал он, и гнев его растаял.
Любуясь выточенными щедрой природой чертами лица Надира, его руками и телом, Азиз-хан возненавидел своих жен, которые не смогли порадовать его хотя бы одним таким сыном.
Хан и не подозревал, что на втором этаже дома за тюлевой занавеской гостиной сидят его жены и вместе с Гюльшан любуются Надиром, восторгаются его буйными кудрями и серьгой, которая так шла к нему.
Азиз-хан не ошибался: Гюльшан готова была схватить все свои драгоценности и убежать с Надиром куда угодно, хоть за океан.
Она с жадностью ловила каждый жест, каждое движение юноши и даже распахнула окно, чтобы лучше слышать разговор.
— Ты что это вздумал ночью выть, как шакал? — спросил хозяин невольно смягчившимся тоном.
Юноша оробел и виновато опустил голову. Наступила долгая пауза. Надир не осмеливался поднять голову и взглянуть на хозяина.
Азиз-хан был в зеленом атласном халате на шелковой подкладке такого же цвета, в домашних шароварах из белого шелкового полотна. Макушка бритой головы прикрыта кружевным белоснежным чепчиком, на босых ногах цветастые парчовые сандалии. Аккуратно подстриженная, черная от басмы бородка и прямая фигура делали хана намного моложе своих лет, ему можно дать не больше пятидесяти.