Добежав до дома, Гюльшан бросилась в свою комнату, упала на тахту и горько зарыдала. «Как посмел этот кочевник отвернуться от меня? — в ужасе спрашивала она себя. — Зачем я так унизила себя перед этим невеждой? Как я смела так безумно целовать его руки!..» Ей было стыдно.
Но это продолжалось недолго. Облик Надира встал перед ней, и она, словно милосердный судья, уже искала оправдание его поведению. «Ах, зачем я его осуждаю напрасно? Разве мог он вести себя иначе в присутствии этой властной женщины?..»
И дочь хана начала утешать себя, что после ее горячих поцелуев Надир будет думать только о ней. О, теперь-то уж она властна распоряжаться его дикой, неотесанной душой, его сердцем!
Поглощенная мыслями о Надире, Гюльшан не заметила, как давно уже взошло солнце, не слыхала шагов вошедшей матери.
— Ты проспала утренний намаз и завтракать не идешь. Уж не заболела ли?
Гюльшан вздрогнула от неожиданности. Увидев нарядно одетую мать, овладела собой и, даже не поднявшись с тахты, раздраженно буркнула:
— Ах, мама, оставьте меня в покое, мне не до молитвы!
Мать с испугом взглянула на дочь, присела рядом и хотела обнять ее. Гюльшан отшатнулась.
— Что с тобой происходит? Ты совсем сбилась с пути. Никого не признаешь: ни бога, ни отца, ни мать! — сказала она с ласковой грустью. — Может, расскажешь, что с тобой?
— Ничего я вам не расскажу, мама, — раздраженно ответила Гюльшан. — А богу я в полночь помолилась…
— В ночной сорочке? — в ужасе воскликнула мать. — Да ты просто обезумела!..
— Может быть, может быть… — быстро и зло заговорила Гюльшан. — Вот и отправьте меня в дом умалишенных. Там мне, наверное, будет легче, чем в этом доме.
— О аллах, что она говорит! — разгневалась мать. — Я отцу скажу, пусть он выдаст тебя замуж. Только замужество спасет тебя!
— Хорошо, я выйду замуж! Но только за любимого, а не за того, за кого вам вздумается выдать меня. Я сама определю свою судьбу.
Мать онемела от этих необычных для афганской девушки слов и в страшной тревоге выбежала из комнаты.
Гюльшан проводила ее презрительным взглядом.
— Хватит с меня вашего опекунства! Хочу сама любить и сама выбирать себе мужа. Сама! Сама!.. — кричала она в истерике.
Биби были знакомы чувства, способные раздавить человека, который потерял волю над собою. Хорошо знала она и жизнь с ее превратностями. Изо дня в день, двигая тяжелое колесо бытия, она свыклась с его скрипом. Знала, сколько терпения и упорства нужно для того, чтобы противостоять тяжелой доле. Жизнь никогда не была для нее сладкой. С раннего детства эта женщина много видела, испытала, выстрадала. Но любовь к мужу все скрашивала, и Биби безропотно несла бремя своего существования. Дин-Мухаммед понимал это и говорил ей: «Твоя любовь, словно ветер, гонит мой парус по жизни, не дает мне горевать, скучать и печалиться. Жить без тебя невозможно. Любовь — это бог!» А как пела, как ликовала его душа, когда родился Надир! «Лишь такая любовь, как наша, могла создать Надира! — говорил он. — Женщины, подобные тебе, украшают жизнь. Подумай сама, что было бы со мной без твоей любви! С тобой я делаюсь сильным, могущественным. Ни один хищник не посмеет преградить мне путь!»