Вдруг откуда-то донеслась колыбельная песня. Чистый, приятный девичий голос заставил Надира встрепенуться.
— Это Амаль, — тихо, словно боясь спугнуть соловья, произнес конюх. — Укладывает спать свою куклу…
Надир с трепещущим сердцем вслушивался.
Тьма укрыла шалью
Наш Лагман родной.
Спи, моя малютка,
Спи, бенгали мой.
Алля-яр, эй, алля-яр, эй!
Тихо пою —
Алля-яр, эй, алля-яр, эй! —
Песню мою.
Пела мать, бывало,
Песню надо мной.
Плача, горевала
Над моей судьбой.
Мы с тобой несчастны
И не видим дня.
Спи, моя родная,
Спи, мое дитя!
— Как поет, как поет!.. — восторженно заговорил Дивана, повернувшись к Надиру, и осекся.
Из сомкнутых глаз Надира по щекам скатывались крупные слезинки…
— Ты что, сумасшедший? — резко тряхнул его за плечи конюх. — Она играет с куклой, а ты…
Надир не ответил. Растянувшись под тенью чинары, подложив под голову руки, он до боли в глазах разглядывал небо, продолжая прислушиваться к голосу Амаль. Перед его глазами дрожал знойный воздух, и в нем расплывался, то уходя, то вновь возникая, облик Амаль.
— Я отнесу хозяевам блюдо, а ты следи за чайником. Как закипит, завари зеленого чаю, — дал ему поручение Дивана и тут же наставительно добавил: — Да только смотри не давай чаю кипеть, не то испортишь.
Конюх давно ушел. Вода в чайнике наполовину выкипела, а Надир все лежал. Машинально он достал свою флейту и поднес ее к губам. Вдруг вспомнил о просьбе матери, вскочил, минуту поколебался и стремглав бросился в лачугу, к Амаль. Остановившись у ее дверей, он затаив дыхание наблюдал за девушкой. Та сидела посреди комнаты и баюкала куклу. Кукла была большая и лежала на ее руках, словно ребенок. В Надире все перевернулось, затрепетало. Он почувствовал себя, словно в зарослях, охваченных огнем: найти спасение можно было, лишь пройдя сквозь пламя, презирая смерть.
Вокруг ни единой души, а Амаль всего в трех шагах… Они одни, и кукла им не помешает. Что делать? «Воздержись, не входи…» — шептал ему рассудок. А сердце толкало вперед: «Иди, будь смелей! Не бойся гнева родителей. Любовь требует подвига!»
И, прошептав «бисмиллах», Надир громко кашлянул и перешагнул порог. Амаль в страхе прижала куклу к себе, громко спросила:
— Дивана, это ты?
— Нет, это я, Надир!
Голос его так дрожал, что Амаль сразу почувствовала неладное.
— Что с тобой? Что случилось? — не менее взволнованно спросила девушка, прикрывая лицо руками. — Опять неприятности с ханом?
— Нет, Амаль! — застенчиво и виновато ответил Надир. — Я пришел узнать… Спросить тебя… — Он замялся и после секундной паузы, овладев собой, выпалил: — Ты — моя Лейли, и я хочу отдать тебе свои глаза, сердце, всего себя. Я люблю тебя!.. — Сказав это, он почувствовал себя проваливающимся в бездну, сердце его бешено колотилось.