— До чего же ты наивна, тетя Хадиджа!.. Все это одни только слова. Хан прогнал Надира после разговора с Саидом. Саид пожаловался, что Надир не дает прохода Амаль.
— Нет, нет, тут что-то другое…
— Вам только бы чесать языки, — не выдержала Гюльшан и вышла из-за дверей. — Саид тут ни при чем. Это я убедила отца избавиться от этого бродяги. Пусть поголодает за забором и смягчит свой дикий нрав. Потом, может быть, и возьмем его обратно.
Женщины сразу же прикусили языки.
— Зейнаб, согрей хаммам[16]. Только чтобы вода была не очень горячей.
— Слушаюсь, ханум!
Гюльшан прошла в сад, чтобы на досуге обдумать свои интриги против Надира. «А что, если пойти к Амаль и «обрадовать» ее свежей новостью о Надире? — вдруг пришла ей в голову злорадная мысль. — Интересно, как отнесется дочь садовника к изгнанию своего Меджнуна?»
Амаль работала во дворе, когда дочь хана подошла к ней. Как всегда, притворно ласково обняв ее, Гюльшан поцеловала девушку в щеку, прижала к себе и заворковала:
— Вот так и отец, когда ты станешь его женой, прижмется к тебе, горячо поцелует, — и, уже непритворно рассмеявшись, добавила: — Какая ты счастливая, Амаль, как любит тебя отец, он даже прогнал Надира, и теперь его Лейли может спокойно отпраздновать свадьбу со своим богатым суженым! Наконец-то избавилась от своего непрошеного жениха. Мне, по совести, жалко, что парень так из-за тебя пострадал…
— Из-за меня? — пролепетала потрясенная известием Амаль.
— А из-за кого же? Отец не захотел, чтобы он смотрел на тебя даже издали… — уже со злостью продолжала Гюльшан. — Еще бы! Ты невеста Азиз-хана, а какой-то кочевник объясняется тебе в любви!
— Ханум, — сказала Амаль, дрожа словно от озноба, — передай своему отцу, что я никогда не стану его женой. Так и передай. И пусть он оставит в покое и меня и моего отца…
— Ах вот как! — воскликнула пораженная Гюльшан.
— Да, так! — уже более спокойно ответила Амаль. — Вы сами понимаете, что в моем положении нельзя выходить замуж, — попыталась смягчить она свою резкость.
— Ой, лукавишь! — крикнула Гюльшан.
— Зачем же так говорить, ханум! — стараясь сохранить хладнокровие, возразила Амаль. Она помолчала, а потом тихо спросила: — А Биби, неужели и ее прогнали?
— Нет, мой отец справедлив и милосерден. Он пока не лишил ее работы.
«Еще бы, летом вам нужны рабы», — подумала Амаль.
— Завтра день твоего рождения, не правда ли? — продолжала Гюльшан.
— Скажи — день моего несчастья!
— Не говори так. Ты счастливей меня. В честь этого события хан приказал угостить тебя сладостями. Я просто завидую! Старик готов нас бросить и все свое состояние отдать тебе, — тараторила Гюльшан.