Она обняла девушку и, успокаивая, принялась целовать ее глаза, гладила руки, шептала нежные слова. Ведь они росли вместе с ее матерью, вместе с нею играли, радовались, горевали, ссорились. Как родные сестры, делили кусок хлеба. Слезы градинками скатывались по щекам доброй женщины.
Саид, вернувшись, увидел свою дочь в объятиях Биби, заметил ее слезы и, расстроенный, молча отвернулся.
— Где же Надир? — нарочно громко спросил он, чтобы дать знать дочери о своем присутствии.
— Падар[6]! — бросилась к отцу Амаль.
— Надир, сынок, выйди сюда! — позвала Биби сына.
Не поднимая головы, юноша вышел из лачуги во двор и отошел в сторонку.
— Амаль, свет моих очей, аллах послал нам гостей, поставь чай…
Дочь поспешно впорхнула в лачугу, накинула на голову платок, вернулась во двор и принялась хлопотать по хозяйству. Быстро развела огонь в очаге, налила в медный чайник воды и поставила кипятить. Движения ее были настолько уверенными и точными, что трудно было поверить в ее слепоту.
— Сядем-ка вон там, — указал садовник на свое излюбленное место под чинарой, вынося из помещения циновки.
— Разрешите, отец… — заторопился Надир и, схватив циновки, расстелил их под чинарой.
Спустя некоторое время все трое сидели под тенью ветвей огромного дерева, ели лепешки, пили крепкий черный чай. Саид рассказывал о минувших днях, о том, что было пережито и выстрадано за двадцать лет.
Слушая Саида с глубоким вниманием и сочувствием, Биби часто и тревожно оглядывалась туда, где у очага продолжала хлопотать Амаль.
— Уж очень она проворна. Как бы не случилось беды! — вырвалось у нее.
Саид улыбнулся.
— Не волнуйся, с помощью аллаха она справляется со всем, как зрячая.
Находясь все еще во власти охватившего его волнения, Надир сидел молча и только украдкой посматривал туда, где ярко горел и потрескивал сухой, как спички, хворост. «Неужели она и в самом деле слепая, не видит?» — спрашивал он себя. Он почти не слушал беседу и только думал о ней, об Амаль.
Первый день встречи пролетел в густых, черных облаках воспоминаний. Наступила звездная ночь Лагмана. Биби и Амаль ушли в лачугу, а Саид с Надиром устроились вместе с конюхом Дивана в конюшне на нарах.
Сон не приходил к Надиру. О чем он только не думал, какие только мысли не бередили его душу! В памяти всплывал стан кочевников, когда на закате солнца караваны становились на привал, зажигались костры, девушки пели песни, и его голос вплетался в их хор. Вспоминал он и тот день, когда шатер посетили русские врачи, и Саадат-ханум, обрадовавшую его своим подарком.
Но встреча с дочерью Саида Амаль не давала ему покоя. В просторной конюшне ему не хватало воздуха, хотелось броситься в сад, любоваться на звездное бархатное небо, то самое, которое он видел не раз, кочуя из края в край. И без конца бы петь песни — песни любви!