Ах, это так! Это так! Для кого
Наступят тяжелые вдруг времена,
То даже сосед, даже сосед,
Даже сосед от того отвернется.
Может ли тот, чья рука в воде,
Понять того, чья рука в огне?
Долго сидел Саид, погруженный в воспоминания. Очнулся он от раздавшегося за его спиной шороха. Подняв голову, он увидел в нескольких шагах от себя чью-то тень. Тревожно вглядываясь в движущуюся к нему черную фигуру, Саид принялся шептать молитву. «Привидение» подходило все ближе и ближе. Легкая дрожь пробежала по телу Саида, он закрыл глаза и еще быстрее зашептал. А когда открыл глаза, увидел перед собой Биби. На ней было ее обычное старое черное платье, а в руке какой-то сверток. Она стояла и смотрела на него мягким взглядом. Из груди Саида раздался вздох облегчения.
— Что вы здесь делаете? — первой нарушила тишину Биби.
— Не знаю! — беспомощно развел руками Саид и показал на небо. — Спроси его… Видимо, на то его воля!
Биби промолчала.
— Далеко идешь? — спросил Саид.
— Шла сюда, к сыну.
— К Надиру? — встрепенулся тот. — Так разве он?..
Не успел он закончить фразы, как из глубины черных скал и деревьев послышался тихий плач флейты.
— О господи!.. — простонал Саид.
Биби прижала ладонь к его губам.
— Тише, — сказала она, — не вспугните соловья! Амаль ждет его песни.
Саид замер. Воздух все больше наполнялся грустной волнующей мелодией. Никогда в жизни не слышал Саид такой тоски, такой жалобы на судьбу. Ему чудилось, что он попал в другой мир. Садовник забыл о себе и сидящей рядом с ним женщине, заплакал. Вдруг флейта замолкла и возникла песня:
Любовь моя безбрежна, словно небо,
И глубока, как пенный океан.
Твоя улыбка для меня луч света,
Для нас одна тропа, судьба одна.
Ты для меня и солнце и луна!
Ты лучше песен всяких сложена!
Моя душа в твоих руках…
— Как задушевно поет! — прошептал Саид. — Под такую песню и умирать сладко!
— Бульбюль! — ответила мать, гордясь своим сыном.
О ветерок, мчись к ней скорей.
Навей ей песнь любви моей,
Скажи: «Меджнун привет ей шлет
И сердцем к сердцу милой льнет…»
А луна между тем все ярче заливала окрестность, и силуэт Надира был отчетливо виден в ее серебряном ореоле.
— Биби… — позвал Саид.
— Что?
— Ты знаешь, зачем я здесь?
— Откуда мне знать, друг мой.
— Всевышний просветил мой разум. Я хочу, чтобы наши дети были счастливы!
От волнения Биби не смогла вымолвить ни слова.
— Я все передумал, — продолжал Саид, смущенный ее безмолвием, — решительно все… Я хочу, чтобы Амаль и твой сын поженились.
Женщина поднялась. Ей хотелось обнять Саида, целовать его ноги, руки, сказать тысячу горячих, ласковых слов. Но она сдержала себя и ни словом, ни единым жестом не выразила свою безмерную радость.